Они опять все закивали.
– А частями можно? – тонко пискнула миниатюрная мать близнецов-Карелиных, которой все взносы всегда приходилось сдавать в двойном размере.
– Можно. – Я ушел с собрания с тяжелым сердцем.
Я сходил в подвал, ужаснулся объему работ, но решил, что справлюсь, если не сильно буду упахиваться с джипом. Вечер опять прошел в одиночестве. Окуляры зло усмехались мне с крышки пианино. Рон, чувствуя мое состояние, тихо валялся в углу, исподлобья рассматривая мою хмурую физиономию. Я покормил его и пошел в подвал крушить штукатурку. Ключ положил за косяк.
Прошла изнуряющая неделя. Днем я без продыха вел уроки, ночью орудовал в подвале, в перерывах делал кузовной ремонт. Спал часа по два. Прокурорская проверка тихо сошла на нет. Как и предрекал Ильич, ни один из родителей не подтвердил факт поборов в этой отдельно взятой школе. Мне же эти родители послушно приносили деньги, а я добросовестно вносил в список имена тех, чьи дети будут обучаться по новой программе, придуманной Ильичом за бутылкой Флагмана. Вскоре у меня накопилась приличная сумма, на которую нужно было купить стройматериалы и запчасти для RAVа. Наличные деньги почему-то больше не будоражили меня, не включали фантазию, и не поддавали адреналина. Я стух, устал и потерялся.
В субботу, когда в дверь заколотили, я спал. Было часов восемь вечера и я решил урвать пару часов сна перед ночной работой. В дверь колотили уже, наверное, давно, потому что я совсем потерял чувство времени. Рон почему-то не лаял, а тихо скулил и махал хвостом. За все время, которое я здесь жил, никто не колотил в мою дверь. За всю мою жизнь никто никогда не пинал ту дверь, за которой находился я. Я подождал немного.
В том, что дверь именно пинали, не было никакого сомнения. Я выждал еще. Удары стали реже, но сильнее. Я полежал еще и понял, что так пытаться проникнуть в помещение может только Беда. Я обрадовался. И распахнул дверь тогда, когда она очередной раз сильно долбанула по ней ногой.
Беда ввалилась в сарай и, пролетев плашмя мои скудные жилые метры, затормозила подбородком у окна. Я почувствовал себя отомщенным. Рон кинулся на нее с радостным лаем и стал лизать стриженый затылок. Она, будто всегда входила в двери только так, невозмутимо встала на четвереньки и, из такого положения спокойно сказала:
– Я забыла у тебя электрошокер.
– Очки.
– Электрошокер.
– Очки.
– Электрошокер.
– Очки.
– Электрошокер. – Она встала. Очков на ней не было и она беспомощно щурилась.
– Очки.
– Электрошокер.
– Да что ты привязалась со своим электрошокером? У меня его нет.
– Есть.
– Нет.
– Есть.
– Нет. Мне этот фаллоимитатор без надобности.
– А мне сгодиться. Он никогда не подводит.
Спокойно, Бизя. А то опять окажешься с голыми яйцами в одних штиблетах.
– Держи свой электрошокер, – и я протянул ей очки. – Убийца педагогов.
– Из тебя такой же педагог, как из меня ...
– Писатель, – подсказал я. – Ты что, все это время щурилась?
– Все это время я валялась на диване. Без темы, без работы, и без ...
– Электрошокера – опять подсказал я.
– Фаллоимитатора, – поправила она.
– Кстати, твои очочки стоят триста долларов. А пижамка пятьсот.
– С тобой кто-то хорошо поработал. Ты узнал истинную цену вещей. Это точно была баба. И точно не та раскладушка с ватрушками.
– Кто-о?
– Когда я тут у тебя ... лежала, приходила такая, с целым блюдом ватрушек.
– Ну и?
– Что?
– Где ватрушки?
– Мы их съели.
– Мы?
– С Рокки. Он учился давать лапу.
– Вот почему у него был понос.
– Понос был от грибов.
– А рас...кладушка?
– Ушла. Я ей не понравилась.
– Ты лежала на ее одеяле. А потом сожрала ее пироги. Вернее, мои. А говорила, что осталась из-за меня без кефира.
Она пожала худыми плечами.
– Без кефира и осталась. Кефир она не принесла. Тащи мою сумку.
– Чего?!
– Моя сумка осталась за дверью.
Я почему-то послушно принес ее замшевый рюкзак, хотя собирался выгнать Беду взашей. Она напялила свои очки и снова стала драной вороной.
– Их жевал Рон, – честно признался я.
– Они из металла, который опять принимает прежнюю форму. Тебя что, не просвятили?
Она достала из рюкзака какую-то бутылку и поставила на мой стол.
– Давай рюмки, Гарик!
– Я не Гарик! – от гнева я аж подавился собственной слюной.
– Да, а кто? Ты не сказал.
– А ты не спросила. Что за манера называть всех как заблагорассудится?
– Обычно я всегда попадаю в точку. Так как?
– Гл.. Б.. Зови Петя.
– Петя? Петров?
– Дроздов.
– Никакой индивидуальности.
– Зато у тебя хоть отбавляй.
– Да, меня не перепутаешь. Это рюмки? – Она показала на два граненых стакана.
– Не тарелки.
– У тебя есть зеленка?
– Ее разве пьют?
– Хочешь – пей, а я рану на подбородке прижгу.
Я представил Беду с зеленым подбородком и поморщился.
– Прижигай своей водкой.
– Это абсент. Им прижигают душу, а не тело.
– Разве он не запрещен?
– Запрещен. В Европе.
Я повертел в руках бутылку с надписью «King of Spirit». На дне болтался какой-то осадок.
– Значит, мы пьянствуем?
– Я – дегустирую.
