могла с собой поделать – ей хотелось просто лечь на траву и как бы со стороны наблюдать, что вытворяет монах.
Но недаром эту женщину звали Люс-А-Гард!
Сложив перед собой ладони, как для молитвы, Люс вдруг резко развела в стороны локти. Так она могла разбить любой суровый захват, а не то что невесомое объятие.
– Ты мне нравишься, братец Тук, – сказала она удивленному монаху и открыла глаза. – Теперь я верю, что ты сделаешь с моей Марианной все, что тебе будет угодно, а она и не почувствует. Даже догадываюсь, как именно ты это сделаешь. Тебе, наверно, приходилось заниматься врачеванием?
– И чаще, чем хотелось бы, – проворчал братец Тук. – Я иногда подозреваю, что в наказание за мои грехи дурачье со всей Англии собралось и поселилось вокруг нашего аббатства. Я лечу их толченым мелом от грыжи, поноса, лихорадки и мужского бессилия. И помогает!
– Тут я тебе верю. Ты действительно мастер на все руки, – сказала Люс. – Но давай решим наконец, как быть с моей Марианной.
– С МОЕЙ Марианной, – поправил монах. – Очень просто – мы втроем направляемся к Блокхед-холлу. Я оставляю вас с Джеком и собак, а сам прошусь туда на ночлег. Я там как-то лечил зубы лорду и врачевал леди по женской части. Дитя никак не могла родить. Ну, естественно, к кому с такой бедой бегут? К братцу Туку!
– Хороший мальчик получился? – спросила Люс.
– У меня все мальчики хорошие получаются, – гордо сказал монах. – Хоть и тоскливо же было лечить эту жердь! Прямо взяться не за что, одни ребра спереди и сзади. Однако исцелил. Если тебя, голубка, подобная хворь одолеет, скажи – я именно от этой хвори особенно удачно лечу. Правда, без толченого мела, но его почему-то никто и не просит.
– Да ведь и у меня одни ребра, – усмехнулась Люс.
– Я бы уж нашел, за что подержаться! – весело пообещал монах. – Грудки у тебя аккуратненькие, коленки стройненькие, а ребра, если вдуматься, у всех есть. Вот и у меня тоже ведь где-то есть… Господь еще не создал человека без ребер. И женщину тоже.
– В другой раз, – отстранила Люс его любознательную руку. – Хватит с тебя пока Марианны. Только Джеку ни слова, иначе он не тебя – он меня убьет. Ему ведь тоже почему-то девственницу подавай. А так – спишем все на вашего блудливого лорда.
– Девственницу ему! – развеселился братец Тук. – Проворонил он свою девственницу. Да она и сама к нему теперь близко не подойдет. Она ему этого вовек не простит.
– Чего не простит? Что больно сделал? – рассеянно спросила Люс, думая, что монах, пожалуй, прав насчет своего потомства, и такие гены даже совет тринадцати бабуль одобрил бы.
– Что не догнал и не довел дело до конца, – сурово объяснил монах.
Глава восьмая
Дурные новости
Блокхед-холл оказался обыкновенным средневековым замком – небольшим, с громоздким и высоким донжоном, тремя башенками поменьше по периметру стены, крошечными воротами с подъемным мостом над заболоченным и вонючим рвом (первая мысль, пришедшая в голову Люс, была о зачатках канализации…) и прочими весьма наивными фортификационными сооружениями. Люс, которая одно время увлекалась военной историей и даже опубликовала несколько серьезных статей, видела уязвимые места Блокхед-холла невооруженным глазом.
Они вышли к замку под вечер – братец Тук, Черный Джек, Люс и Хватай с Догоняем.
Монах первым делом позаботился о псах. Он освежевал обоих зайцев. одного отдал Люс и Джеку, другого поделил между псами, да еще наказал отдать им кости первого зайца. Из сумы он достал ковригу хлеба из муки чересчур, по мнению Люс, грубого помола, серую соль в тряпочке и пару луковиц. Кроме того, он не ушел, пока не убедился, что его спутники в полной безопасности и со стен Блокхед-холла не разглядеть костра, на котором жарится заяц.
Можно было, конечно, попросить приюта в ближайшей харчевне – к форбургу замка лепилось несколько домишек, в том числе и она. Но Черному Джеку там показываться было не с руки. А Люс, читавшая литературу той поры, знала, что в таких заведениях небогатые постояльцы спят на полу у очага вповалку. И блох там, следовательно, еще больше, чем в Шервудском лесу. А если постоялец при деньгах, хозяин пустит гостя на единственную в доме кровать размером с верхнюю площадку донжона, и посреди ночи вдруг окажется, что под одним с тобой одеялом храпит полдюжины неумытых странствующих рыцарей, а то еще и странствующая дама. Поэтому привыкшая к туризму Люс охотно предпочла костер и открытое небо. Опять же, рядом протекал ручей, так что проблема гигиены тоже решалась просто.
Люс даже вообразить боялась, какой фурор произвела бы в харчевне особа, орудующая утречком во дворе зубной щеткой. А без этой процедуры ей и жизнь была не мила.
Пошептав псам на ухо что-то ласковое, монах отбыл. Люс и Джек остались одни.
– Нашему братцу Туку палец в рот не клади, откусит, – сообщил Джек. – Спорю на бочонок эля – он и сам захочет согрешить с моей Марианной. Черта с два! Куда ему, пузатому!
Люс хмыкнула. Ей очень хотелось обстоятельно объяснить Джеку, что у пузатого-то больше шансов, чем у него самого, но она хорошо понимала, чем кончится такое объяснение. Джек набросится на нее с кулаками, она будет вынуждена дать сдачи, и побоище выйдет Джеку боком, потому что Европа имела в двенадцатом веке еще более туманное представление о тэквондо, айкидо и ушу, чем во времена Люс. А Робин-Томас отнесется к увечью боевого товарища вовсе отрицательно. Ссориться же с ним Люс совершенно не хотела.
– Монашек-то вряд ли чего сможет, если даже захочет, – сказала она. – У нас там другой враг имеется – сам добрый лорд Блокхед. У него и возможностей больше.
– Имел я этого лорда… – пробурчал Джек, хотя он, простая душа, не чувствовал ни малейшей склонности к гомосексуализму, а просто не мог пообещать ничего хуже этого.
Но по хмурой роже Джека Люс поняла, что лорда он принял всерьез, и не стала лишать его этой иллюзии. Лорд – это было понятно. Лорд – это косая сажень в плечах, здоровенные ручищи, светлые кудри до плеч и куча дамских нарядов в сундуках. То есть, серьезный соперник.
А что касается монаха… Люс поняла одно – перед этим убогим монашком каменные стены сами расступаются, если за стенами скучает одинокая женщина.
Спали Люс с Джеком мирно, Люс – так даже без сновидений, потому что здорово устала. С утра они принялись ждать гонца, потому что днем братцу Туку в Блокхед-холле делать было нечего.
Но монах явился в обед – впрочем, обеда-то как раз у компании не было, поскольку зайца доели за завтраком, а кости отдали псам.
– Плохие новости, ребятишки, – сказал братец Тук. – Такие плохие, что хуже вроде и не бывает. Мало мне ваших неприятностей, так нажил и свою собственную.
– Какую ты там мог нажить неприятность? – удивилась Люс, знавшая, что монаха в Блокхед-холле любят и почитают за содействие рождению самого юного лорда Эшли.
– Привидение видел, – мрачно сообщил монах. – Баба вдруг из стены возникла. С палкой в руках. Ничего баба, в теле, и лицом приятная. Плохо только, что из стены. А палка у нее светилась…
– Ну и?… – замирающим голосом спросил Джек.
– Ничего – постояла, подумала и мимо прошла.
– Может, фея, если со светящейся палкой? – предположил Джек.
– Фея – это еще хуже. Привидение – оно хоть христианская душа из чистилища, пришла попросить, чтобы за нее помолились. А фея и вовсе язычница. И черт ее знает, что у нее на уме. Теперь вся надежда на ночного охотника! Нужно будет добежать до его дуба, привязать ленточку…
– И за меня тоже замолви словечко, – попросил Джек. – Я рогатому Хорну кое-чего задолжал. Скажи ему – Черный Джек из ватаги Шервудского леса прощения просит. Скажи – будет время, приду к его дубу, не то что монетку – все, что будет в кошеле, в дупло ему брошу! Только пусть теперь выручает!
– Да ну его, привидение! Перекреститься надо было, и никаких проблем! – сказала атеистка Люс встревоженному монаху.
Но вкралось в ее бесстрашную душу подозрение. Институт прикладной хронодинамики, оставшийся в светлом будущем, вполне мог пуститься за Люс в погоню. Хрономаяк она успешно испортила, но
