обещал спрятать – так он даже этого не смог!
В дверях появился Жуков. Он держался обеими руками за лацканы курточки, локти торчали, и вид был бы прежалобный… если бы не физиономия…
Прекрасна ярость на оскаленной тигриной морде! Прекрасна ярость и на безупречном лице красивой, уверенной в себе женщины… м-да, в белой шляпе с лиловым бантом… Ярость, как торжество силы, как взлет готовой к атаке силы, завораживает своей первобытной красотой,
Жуков слышал последние слова. И в его глазах вспыхнула ненависть.
Он ненавидел всех присутствующих: Башарина за его мужскую стать, Ваську за положение в обществе, меня тоже за что-то уже ненавидел…
– А что, в магазине он его сам спрятать никак не мог? Обязательно нужно было твое участие? – спросил Васька, вовсе не цепляясь к противозаконному хранению огнестрельного оружия, и Башарин понял, что, кажется, удачно перевел стрелку.
– Да он все врет! Говорит, что работает тут последний день! Что хозяйка совсем взбеленилась! Что не хочет держать такого слизняка!… Одно разорение от него – вон, окна вставлять пришлось, кожаную куртку покупатели сперли! Не мужик, говорит, а ничтожество какое-то!…
Башарин все еще не хотел признаваться, что дружбан оказался скотиной, но в порыве откровенности, кажется, перегнул палку.
Мы поняли это, когда увидели в руках у Жукова пистолет.
До сих пор в меня целились крайне редко. Можно сказать, вообще никогда. И я не знал, как это полагается делать. Кино – оно и есть кино, а на самом деле? Теперь я навеки запомнил, как выглядит идиот, собравшийся убивать людей. Пистолет в его ручонке ходуном ходит, а по щекам льются слезы!
– Истерика, – совершенно спокойно сказал Васька, вставая с табурета. – Ну, что же ты? Раз начал – так продолжай!
– Age quod agis! – добавил я.
Тут Борьку крутануло на месте, я и квакнуть не успел – как он сидел на полу, а пистолет был в руке у Лешки.
– Ишь, сучара! – беззлобно заметил бодигард. – Успел ведь прихватить! Если бы мы знали…
– Двойка тебе за сопровождение сумасшедшего клиента. Давай-ка сюда, – Вася протянул руку, и в ладонь ему легла черная рукоять, хорошо легла, как родная.
– Всех вас, всех!… – бормотал Жуков. – Всех, всех!…
– Сперва – Ротмана, – хладнокровно напомнил Вася. – Только из-за Машки Колесниковой? Или он тебе еще где-то в кашу плюнул?
– Он знает! – выкрикнул Жуков. – Вы его спросите – он знает! Два года назад он что сказал?…
– Да ладно тебе, – Башарину наконец удалось встать с койки, и он обратился к Ваське хмуро, однако с достоинством. – Я понял – это он, оказывается, в «Бастион» на работу устроиться хотел. Два года назад. Так он там Ротмана и в глаза не видел, дальше кадровика его не пустили.
– Следующая жертва? – строго спросил Васька.
– Карасевич, сука!
– Книготорговая фирмешка какая-то, – объяснил Башарин. – Кончай, Борька. Ты так всю свою трудовую книжку огласишь.
– Получай, – следователь Горчаков протянул подследственному Башарину оружие. – Останешься с ним тут. Будешь с этим гаденышем жить, есть, спать. Узнаешь следующее…
Васька на секунду задумался.
– … всю его биографию с географией! Куда ездил в детстве, где бывал, с кем общался! Ведь этот чертов нереал напичкан именно его воспоминаниями! Если он где-то прячется – то это место известно только Жукову. Понял?
– Понял!
– Как ты будешь с ним разговаривать – это твое дело. Меня не касается.
– Понял.
А как скажите на милость, можно разговаривать с человеком, который натравил на тебя угрозыск?
И тут Васька вспомнил про гуманность.
– Вот он тебе поможет, – и показал на меня.
Очевидно, предполагалось, что когда Башарин в ходе допроса попытается заехать дружбану в ухо, я должен кинуться между ними и принять удар своим ухом. Так я решил сперва, и совершенно напрасно. На меня возложили документальную сторону дела.
За те дни, что мы трое прожили в казарме, я исписал большую стопку плотной бумаги для принтера. Каждое утро у меня забирали следующую порцию, везли в управление внутренних дел, и там Васька вовсю отрабатывал версии.
Он звонил в Боровщину, где двухлетний Жуков жил целое лето у прабабушки, в Савино, куда Бореньку вывозили с детским садиком, в Курачинский Посад, куда первоклассник Боря ездил со всем классом на экскурсию, ой, мамочки, куда он только не звонил, куда только не рассылал факсы с описанием нереала и черно-белым снимком Башарина!
Результат был нулевой, и мы даже предположили, что нереал рассосался. Выполнил функцию, выстрелил в Башарина, еще чего-то наколобродил – и сделался сам себе не нужен.
Ваське очень не хотелось такого исхода.
– Я-то ведь живу… – сказал он в растерянности. – Живу ведь как-то! Вот и он бы жил…
Хотел было я объяснить, почему Васька так сравнительно неплохо живет, да воздержался. Даже наедине такие штуки сообщать – и то как-то не того…
Мы бродили вокруг казарм и того бывшего клуба, где наши ролевики готовились к большой всероссийской игре где-то за Казанью. Им-то хорошо, думал я, они ни в какую уголовщину не вляпываются, и магия для них – развлечение, а не преступление. Они завопят «Кылдык!» – и вражеские чары рушатся. А нам каково?
Вечер мало того, что наступил, но уже и в ночь перетекал. Это был один из последних теплых осенних вечеров. Кончилось лето, и что хорошего я видел этим летом? Кукуй теперь всю зиму в ожидании следующего – точно такого же…
– Это что еще такое? – Васька показал на фигуру, которая чесала через полосу препятствий, оборудованную бодигардами.
– Погоди… – я пригляделся. – Да это же Имант! Васька, в укрытие! Это он по твою душу явился!
– Канал рубить? – сразу сообразил следователь Горчаков. – Ну, пусть попробует.
И рука его скользнула за пазуху – к плечевой кобуре.
Имант неожиданно легко перепрыгнул через канаву и с приветственным «Т-т-т!» предстал перед нами.
Рожа у него была веселая.
Я показал пальцем на Ваську и тем же пальцем погрозил цыгану.
– Т-т-т-т-т! – затрещал он, мотая головой.
– Врет, – заметил я.
– Попомни мое слово! – грозно сказал Васька. – Очень скоро выяснится, что никакой он не глухой. А потом он заговорит! И такое скажет, что все вы не обрадуетесь!
Имант в ответ на эту инсинуацию повернулся к нам спиной, взялся руками за виски и замер. Мы переглянулись – таких штук он еще не проделывал.
Затем цыган втянул руки вперед, строго параллельно. И стал загребать ладонями, как делают бабульки, подманивая годовалых внучков.
Над кустами возникла плечистая фигура и двинулась к Иманту. Мы пригляделись…
– Башарин! – возмущенно крикнул Васька. Имелось в виду – ты на кого же оставил этого поганца Жукова?
– Тихо, тихо… – зашептал я. – Это же нереал!…
Он шел навстречу цыгану – в черных штанах, в черной, расстегнутой до пупа рубахе и в ковбойских сапожках со звяком. Крутой мужик, гроза слабого пола, покоритель преступного мира, монолит из мускулов и отваги! И шел он, как сомнамбула. Если бы не знать, что у Башарина, с которого Жуков слизал этот образ,
