объятиях, что ты так крепко схватился за этот гнусный кувшин? Давай я куплю его у тебя за четыре дирхема, чтобы душа твоя успокоилась, о Ильдерим!
– Погоди, о Хасан, – ответил мне Ильдерим. – Надо сперва найти другой сосуд. А у меня ничего нет, кроме вот этой чернильницы на поясе. Как по-твоему, не потеряет ли вода своих волшебных свойств от соприкосновения с высохшими чернилами?
– Аллах ее знает, о Ильдерим, – задумчиво сказала я. – Вот разве что те, кто от этой воды станет мужчинами, удивятся цвету своего вновь обретенного достоинства…
– Возможно, ты прав, о Хасан, – согласился Ильдерим. – В таком случае, придется продать остаток воды евнуху-негру, который не заметит такого надувательства.
Мы осторожно перелили воду в чернильницу и опять подвесили ее к поясу Ильдерима.
– Если мы немедленно тронемся в путь, то еще до полуночи будем у мага аль-Мавасифа, – сказал Ильдерим.
– Ну так едем, о Ильдерим! – воскликнула я.
И мы поехали.
Я сильно опасалась, что вот сейчас из-за какой-нибудь тучи появится джинния Азиза со своей неуемной любовью. Но Аллах уберег нас – мы благополучно добрались до жилища мага, и я, не избалованная за последние две недели благополучием, даже удивилась такой неожиданной милости Аллаха.
Маг и огнепоклонник вышел к нам, держась прямо, словно молодой кипарис, и было это не потому, что аль-Мавасиф был юн годами или же полон царственного достоинства. Совсем наоборот – ничего подобного в нем не было. А просто он носил тюрбан изумительной величины и, пожалуй, немалого веса. Если бы он в этом великолепном тюрбане хоть немного покачнулся, то тюрбан бы перевесил и маг полетел вверх тормашками.
По воле Аллаха, все его величие заключалось в этом тюрбане. Ибо дальнейшие события о величии не свидетельствовали. И если бы не помощь Ильдерима, все кончилось бы неудачей. Впрочем, помощь эта привела меня в ярость…
Сперва аль-Мавасиф приветствовал Ильдерима, а Ильдерим – аль-Мавасифа, и было это длительно и витиевато. Затем Ильдерим долго вручал магу те деньги, которые заработал на воде из источника Мужчин. И это сопровождалось изъявлениями всяческой дружбы и преданности, как будто не купец возвращал долг магу, а два государя заключали дружественный договор. И, наконец, дошло и до меня.
– Вот этот юноша, о аль-Мавасиф, тоже нуждается в перстне, ибо и его преследует своей любовью джинния, – сказал Ильдерим, выводя меня вперед. – Но это дитя, подобное обрезку месяца, тоже хотело бы получить перстень в долг.
– О Аллах, каких гостей ты мне посылаешь! – запричитал маг. – Воистину, наступил год долгов и должников, и никто не хочет платить сразу и без рассуждений! А ведь мой труд таков, что измерить его в динарах и дирхемах вообще невозможно! Порой для простенького заклинания мне требуются драгоценные благовония, одна горсть которых стоит горсти бадахшанских рубинов! До чего же оскудели правоверные, о Аллах! И не только простые смертные, вроде тебя, о Ильдерим, – недавно даже мой собрат по магическому искусству пытался получить у меня один талисман совсем без платы, утверждая, что талисман нужен ему для торжества справедливости! И он прислал ко мне гонцами подвластных ему духов, и я назвал цену талисмана, и оказалось, что он столько не может дать, и мы поторговались немного, и его гонцы улетели, а я остался оплакивать былое могущество магов – ибо когда же раньше магу недоставало денег для покупки талисмана?!
– Каменного талисмана царицы Балкис?! – выпалила я, не подумав ни секунды.
– Каменного талисмана царицы Балкис, о юноша, – подтвердил маг. – А откуда ты, ради Аллаха, знаешь о нем?
Не зная, что ответить, я с мольбой посмотрела на Ильдерима.
– Воистину, ты поторопился, о Хасан, – сказал Ильдерим. – О каменном талисмане мы хотели повести речь завтра, достигнув договоренности в деле о перстне. Но, может быть, лучше нам и о перстне поговорить завтра? А сейчас время совершить молитву и лечь спать.
– Ты прав, о Ильдерим, – согласилась я, – но только в безопасности ли мы здесь от происков Азизы?
– Оставь тревогу, о юноша! – с гордостью сказал маг. – Ты здесь находишься под защитой могущественных талисманов, и над каждым порогом я прочту заклинания, а плату за них мы прибавим к плате за перстень.
– Никаких заклинаний этот старый скупердяй читать не станет, а деньги с нас сдерет! – сердито воскликнул Ильдерим, когда нас после скромного ужина и молитвы отвели в предназначенное нам помещение. – Эта его лачуга хранит в себе столько всякого колдовского добра, что заклинания уже ни к чему. Его талисманы все ифриты за версту облетают. И надо же было тому случиться, чтобы он унаследовал всю сокровищницу своего учителя, не унаследовав его благородного нрава и прочих достоинств! Наложить заклятие на перстень аль-Мавасиф еще может, и сладить с загулявшим маридом тоже, но сам он никогда не составит настоящего талисмана.
– Ты разве знаешь магию, о Ильдерим? – спросила я, укладываясь на ковер. – Ты же простой купец.
– Если уж талисманами торгуют, то я должен знать их цены и свойства, – объяснил Ильдерим. – Все, что становится товаром, бывает для меня интересно, и я стараюсь узнать о товаре побольше. Как знать, может, по милости Аллаха я на старости лет буду торговать именно талисманами? Однако, скажи мне, о Хасан, что это за каменный талисман царицы Балкис и зачем он тебе вдруг понадобился? Имей в виду, что даже если старый грешник согласится изготовить тебе перстень в долг, то с талисманом это не получится. И подумай хорошенько, что для тебя важнее.
– Важнее всего на свете для меня каменный талисман, о Ильдерим, – сказала я, – и я готов выкупить его своей кровью. Так что придется мне, видно, избавляться от Азизы с ее любовью каким-то иным путем, лишь бы только заполучить талисман.
– Для чего он нужен? – спросил Ильдерим, ложась со мной рядом.
– Этот талисман должен спасти жизнь ребенка, о Ильдерим. А ребенок – сын моего брата, – честно ответила я. – И если в миг появления ребенка на свет рядом не будет этого талисмана, то ребенок погибнет, а это единственное дитя брата.
– Почему же у него не может быть других детей?
– Его убили, о Ильдерим. И я должен спасти его кровь…
– Клянусь Аллахом, о Хасан, я помогу тебе в этом деле! – воскликнул Ильдерим и хлопнул меня по плечу. – Если ты таков юношей, то каков же ты будешь, когда станешь мужчиной и у тебя вырастет борода?! Подобных тебе цари приберегают на случай опасности! Вот только упрям ты не в меру и норовишь, чтобы последнее слово всегда оставалось за тобой.
– Но если именно я сказал последние стихи? – вспыхнула я. – И именно я предупредил тебя, что разъяренные мужья прибегут на базар бить того купца, что сделал их евнухов мужчинами? Я говорил тебе об этом, но ты и слушать не желал! А когда выясняется, что я был прав, ты сразу же придумываешь какое- то мое упрямство и упрекаешь меня в собственных грехах!
– Во первых, о Хасан, последние стихи там, на ристалище, сказал не ты, а я. Во-вторых, о Хасан, незачем было меня предупреждать насчет нашествия мужей, в чьих гаремах произошел переполох. Я бы и без предупреждения с ними справился! А теперь ты до скончания века будешь попрекать меня и твердить, как попугай: «Вот видишь, я был прав!»
– Но если я и в самом деле был прав? – возмутилась я. – И если последние стихи были моими? И это ты приписываешь мне свои грехи, о Ильдерим, потому что именно ты норовишь, чтобы последнее слово осталось за тобой!
– Еще одно слово, о Хасан, и придется нам сразиться на саблях прямо здесь, в жилище аль- Мавасифа! – предупредил Ильдерим. – Мы же хотели сразиться на ристалище, но так там больше и не встретились, а жаль!
– Мы можем выйти и обнажить клинки под ночным небом! – предложила я.
– Не устаю поражаться твоей мудрости, о Хасан! – усмехнулся Ильдерим. – Там под ночным небом, немедленно налетит Азиза и спасет тебя от ударов моей сабли! Так что лучше уж нам решить наконец все
