Левушка, стоя у храма, уже весь извелся, хотя ждал не так уж долго. Петров не приходил, а попытка расспросить о мастеровом Митьке отца Киприана успехом не увенчалась: священник тут же вспомнил, что покойный митрополит относился к этому сбору денег и суете перед надвратным образом достаточно сурово. Кабы не бунт, не смерть митрополита – он бы, может, и позволил себе теперь некоторое вольнодумие и откровенность – тем более, что на ночь у него же в храме сундучок и запирали. Но рассказывать гвардейскому офицеру, как привечал блаженненького мастерового, отец Киприан не пожелал. Теперь это могло выйти боком.
Отец Киприан мог бы стать свидетелем изъятия сундука – ему сообщили о приезде митрополита, и он поспешил к воротам, чтобы хоть самолично препоручить сундук рассерженному владыке Амвросию.
Увидев, что за каша заваривается у ворот, священник благоразумно скрылся. Но слышал, как при нем очевидцы говорили, что сундук был выхвачен из бучи и водворен в митрополичью карету.
– Точно ли в карету? Ты не ослышался? – и Архаров пошел искать священника.
Тот подтвердил сведения, но более ничего сообщить не мог – все, кто знал о судьбе сундука, скорее всего, погибли в бунте, во всяком случае, сопровождавший владыку Амвросия келейник и его кучер – наверняка.
– Выходит, нет того сундука в Зарядье. Даже ежели кто хотел его прибрать к рукам – то лишь на него облизнулся, – сделал вывод Левушка.
Архаров надулся. Получалось, что его затея с мечеными рублями вовсе напрасна.
Но отказываться от нее он не желал! Она ему нравилась.
Как большинство офицеров, несущих службу в столице и ни разу не побывавших на театре военных действий, Архаров не нуждался в том, чтобы развивать и применять воображение. Что нужно – придумает и прикажет начальство. Затея графа Орлова разбудила в нем совершенно детский азарт – и он затеял свою ловушку, не слишком хорошо представляя, как она будет действовать.
– Нет, шалишь! – вдруг воскликнул он.
Придуманный им житель Зарядья мог ведь и увязаться за митрополичьей каретой хоть к черту на рога. Не может такого быть, чтобы не нашелся человек, изо дня в день созерцавший, как люди несут на всемирную свечу деньги и драгоценности, складывают их в одно место, и чтобы тот человек не стал думать, как бы ему заполучить сей дорогостоящий сундучок. А скорее всего, что вызволять сундучок побежали сами затейники – тот мастеровой Митька и его дружок Устин Петров.
Стало быть, следовало все-таки, угрожая именем графа Орлова, трясти и тормошить Марфу. Она знала, где могли промелькнуть и бывшие в сундуке драгоценности, и меченые рубли. А будет упираться… Будет упираться – послать за немцем, черной душой! Коли его все Зарядье ненавидит и боится – вряд ли сводня, у которой грехов – как блох на барбоске, при немце станет кобениться.
– Ты, Тучков, не запомнил часом, где живет та сводня? – спросил Архаров.
Левушка задумался.
– А Бог ее знает… Ты что, опять к девкам собрался? – он заулыбался, предчувствуя встречу с любезной Парашкой.
– К девкам, к девкам… Пошли, поищем. Вот черт, надо было Шварца спросить! Он непременно должен знать!
Левушка фыркнул – Шварц меньше всего походил на человека, который шастает по сводням. Архаров понял это фырканье и хотел было возразить: вот ведь наш Бредихин тоже на такого селадона не похож, годы преклонные, рыло оспой изрыто – будто картечью, однако все петербуржские сводни его знают и привечают, он и женившись будет у них лучшим гостем.
Но не возразил, хотя имел в виду иное – что немец при его преклонении перед порядком (Архаров даже знал немецкое слово «орднунг») обязательно помнит все притоны и их хозяев.
Долго бы они околачивались в переулках, пытаясь опознать местность, которую оба видели лишь ночью, но им повезло – навстречу от ворот кинулся человек, размахивавший кистью, вымазанной в красной краске.
– Ваши милости, Николаи Петровичи! – закричал он. – Не извольте к нам жаловать! Хозяйка велела всех гнать в три шеи!
Ошарашенный таким обращением Архаров так и встал пнем.
– Ты, что ль, Никодимка? – спросил Левушка. – Да уберись ты с кистью! Всех перемажешь!
– Ваши милости! – чуть не плача, продолжал Никодимка. – Уходите, Христа ради! Хозяйка сказала – коли кого на двор пущу, пристрелит! А она не врет – у нее пистолет есть!
– Кого пристрелит? – Архаров хотел было, взяв заполошного Никодимку за плечи, хорошенько его встряхнуть, но Левушка первый заметил опасность и повис на приятеле:
– Николаша, не тронь его! Гляди!
Тут лишь Архаров понял, чем занимался Никодимка. Он малевал на воротах огромный красный крест.
– Ну-ка, докладывай! – велел он расстроенному сожителю. – Когда сие случилось?
– Кабы я знал! Утром хозяйка меня к дочке спосылала – узнать, как она там, и с мужем, и с детками… И Глашку она куда-то снарядила. Возвращаюсь – ворота на запоре! Зараза пришла! Ахти мне – остался я, сиротинушка, один в чистом поле!..
– Откуда вдруг зараза, Марфа же бережется! – Архаров, прекрасно зная, что в Москве свирепствует чума, что еще месяц назад мерло по тысяче человек в день, теперь же – лишь по восьми сотен, впервые столкнулся с тем, что поветрие коснулось людей, лично ему знакомых – Марфы, девок, Дуньки-Фаншеты, и его душа никак не могла поверить в беду.
– А я почем знаю? Прихожу – а ворота на запоре! Я – стучать! Она мне оттуда – краски, кричит, добудь! У соседей есть! И коли кто к нам собрался – не смей на двор пускать! И про дочку не спросит! А я к ее дочке ходил, спросить, как она, и с мужем, и с детками…
– Да кто заболел-то? – Архаров решил, что еще одна невнятица – и Никодимка будет бит.
– Малашка! И Дунька с ней вместе! И ведь гостей не было – это они, дуры, куда-то, видать, со двора бегали! А Глашка так и ушла, так и пропала, а что ей велено – того я не знаю…
– А Пашенька? – вмешался Левушка.
– И Парашка! Они же все вместе живут! Это только хозяйка наверху, а девки внизу спят…
Левушка кинулся к воротам и был схвачен Архаровым.
– Ты с ума сбрел?!
– Николаша, их же в лечебницу надобно! Она здесь без ухода помрет!
– Так Марфа ж за ними ходит! – встрял Никодимка.
– Какая тебе лечебница? – цепным псом прорычал Архаров.
– Самойловича! – Левушка рвался из архаровских рук, а Никодимка отступил от греха подальше – очень ему не нравилось выражение лица Николая Петровича.
– Какой тебе Самойлович?! Это ж у черта на рогах! Как ты их туда потащишь, чучела беспокойная?! Это не Петербург – тут извозчиков нет!
– Николаша! Ну, придумай же что-нибудь!
Архаров встряхнул его и лишь тогда отпустил.
– Ну?.. – Левушка смотрел на него с отчаянной надеждой.
– Ваши милости!.. – обратился и Никодимка. – Заставьте век за себя Бога молить!.. Помрет же хозяйка – куда я денусь?..
– Кыш, пошел… – отмахнулся от него Архаров. – Ну, как же быть-то? Ох…
Левушка и Никодимка притихли, боясь сбить архаровские мысли с верного направления. Образовалось длительное молчание, в которое вторгся скрип тележных колес.
– Посторонитесь, ваши милости, никак негодяи, – сказал Никодимка. – Коли сюда свернут – так им улица тесна… О-хо-хонюшки мне, еще денька два – так ведь и за нашими приедут!..
– Заткни пасть свою дурацкую, – отвечал ему Архаров. – Ну, была не была! К заразе зараза, глядишь, и не пристанет!
И он побежал туда, где за углом заунывно скрипели колеса долгой фуры. Левушка, ничего не понимая, кинулся следом, но его удержал Никодимка.
– Ваша милость, не ходите, негодяи это!
