– Никого не случилось, – буркнул дед Кукша.
– Как в дом-то попал?
– Как всегда попадал – с черного двора.
– Так прямо и прошел, никто тебя не окликнул?
– А чего меня кликать, я всем ведом…
И верно – костоправа можно было всегда признать издали по удивительной полосатой бороде и желтой седине.
– Знал, что кобелей там более нет?
Дед Кукша не ответил. Может, придумывал, как бы поразумнее сказать, может, пытался определить истоки этого вопроса.
– Иван, Тишка, заприте его в чулане, да чтоб не ушел, – распорядился Архаров.
– Я дурного не сделал, чтобы меня запирать! – заартачился костоправ и стряхнул с себя норовившую вцепиться в плечо руку. При этом особый поворот его стана не ускользнул от Архарова.
Обер-полицмейстер встал и вышел из-за стола.
– Ты, дед, хитер, да на каждую твою ухватку у меня две найдутся. Меня ведь тоже на Москве биться учили. Что, померимся силенкой?
– Стар я силенкой мериться, – глядя, как встал перед ним в известную у знатоков охотницкого боя стойку Архаров, отвечал дед Кукша.
– Вот то-то же. Ведите его вон. Завтра с ним разберемся.
Присутствоваший при сем Саша Коробов уставился на обер-полицмейстера с восторгом.
– Что, не понял? – спросил его Архаров. – Так это знать надо… Он своему костоправству на собственной шкуре, поди, учился. Где кулачные бойцы – там всегда такие вот дедки водятся, из бывших забияк. Многое, черти, умеют! Вели Никодимке вздуть самовар, что-то чаю захотелось.
И пошел в спальню – избавляться от тяжелого кафтана, от чулок, за коими нужен вечный присмотр – не сползли бы, от туфель на двухвершковом каблуке. Подумал было, что неплохо бы велеть истопить баню, но посмотрел на часы и понял – поздно, днем еще следовало о бане побеспокоиться.
Настроение было не радостное и не печальное – а как должно человеку, который занят делом. Сон тоже был делом наинужнейшим – при том распорядке дня, который судьба устраивает обер-полицмейстеру большого и бестолкового города, способного на опасные глупости, нужно непременно заботиться о себе, чтобы голова с утра была свежая, а тело – готовое к движению. Так постановил сам для себя Архаров – и попив чаю с Сашей и Меркурием Ивановичем, завалился спать.
Наутро он велел подать себе обычный фрыштик – кофей со сладкими сухариками. Отхлебнул из серебряной чашки, посмотрел на сухарь – и понял, что съесть его не сможет. Беспокойство всегда первым делом атаковало у него желудок – архаровский желудок и без того просыпался весьма неторопливо, а от волнения впадал в некий паралич.
Кое-как допив кофей, обер-полицмейстер взял с собой Сашу, на переднее сиденье кареты велел усадить крепко связанного деда Кукшу и поехал на Лубянку.
Архаровцы встретили его в коридоре перед кабинетом подозрительно веселые и все, как один, при оружии.
– Что это вы тут делаете? – спросил Архаров. – Пошли все вон. Мою добычу из кареты достаньте, сопроводите в подвал…
– Охраняем, ваша милость!
– Какого черта?!
Распихав полицейских, он вошел в кабинет и даже присвистнул от удивления. В кабинете – хорошо хоть, не за начальственным столом, а за другим, для канцеляриста, – сидели Клаварош и Марфа.
– Мать честная, Богородица лесная! – воскликнул Архаров. – Ты-то здесь чего забыла, кума?
– Батюшка Николай Петрович, спаси от изверга, на тебя вся надежда, век буду Бога молить, пешком к Троице пойду, в Киев на богомолье, забери его у меня, сделай милость, спрячь меня от него! – на одном дыхании выпалила Марфа и рухнула перед Архаровым на колени, протягивая голые по локоть толстые руки.
На руках были сине-лиловые браслеты…
– Лихо он тебя. И по хватке видать – изрядный кавалер, – заметил Архаров.
– Насилу вырвалась! Он за мной гнался, да нога у него запинается! Господь уберег – насилу ушли! Да и сюда! Наташка меня за собой тащила, а я одно твержу – Господи, до Лубянки бы добежать!..
Тут Архаров заметил в самом углу красивую девчонку, очередную Марфину воспитанницу.
– А Ванюша твой где? – спросил он, еле удерживая смех.
– Так окрест шатается! Мы-то с Наташкой сюда заскочили, а он не посмел.
– Клавароша, что ли, у тебя застал?
– Нет, батюшка Николай Петрович, а он кричал, будто я его старых дружков выдала. Да знать не знаю никаких его дружков! А он кричит – ты-де обер-полицмейстеру подстилка, ты все ему донесла!
Вот тут Архаров уж не выдержал.
– Вишь, и блины не помогли! – отхохотавшись, сказал он. – Не полюбил меня твой Ванюша. Да и что во мне доброго? Вот он – так доподлинно ядреный кавалер. Окрест шатается, говоришь? Как же его в гости-то заманить? Эй, кто там за дверью? Все заходи!
Увидев коленопреклоненную Марфу, архаровцы ошалели и застряли в дверях, являя обер- полицмейстеру дивное зрелище: дюжина лиц в три яруса.
– Каина все видели, в лицо его все знают? – спросил Архаров. – Живо на Мясницкую! Где-то он тут бродит. Статочно, в «Татьянке» сидит. Не хватать, не тащить, подойти любезно, сказать галантно: обер- полицмейстер-де к себе просит. Он, понятное дело, идти откажется. Тогда растолковать, что зову в гости, как войдет, так и выйдет. Я-то у него в гостях был, теперь его черед. Вот только с блинами туго – некому в Рязанском подворье печь блины, Чкарь, поди, отродясь не умел… Пошли вон! Клашка, стой! Спустись к Шварцу, вели ему подарочек приготовить… Марфа Ивановна, вставай, наверх тебя отведем.
Клаварош помог Марфе подняться.
– Ты, мусью, останься тут, – велел Архаров. – ты сего кавалера еще не видал. Вон, сядь за стол, возьми перо, сам приглядывайся. Ступай, кума. Для тебя у нас всегда место найдется, хоть наверху, хоть внизу, у Шварца. Вот уж к нему тебя давно пора отправить, чтобы поумнела…
Очевидно, Каин предполагал нечто подобное со стороны Архарова – его привели довольно быстро, и глядел он не испуганным пленником, а уверенным хозяином, пришедшим защищать свои законные права. Был он одет весьма пристойно – в коричневом кафтане, в чулках и башмаках, в голубоватом камзоле, волосы убраны в косицу, на вид – чиновник из незначительных, вот только рябая рожа какая-то сомнительная.
– Садись, Иван Иванович, потолкуем, – сказал Архаров.
Каин преспокойно сел. И стал ждать, не показывая ни любопытства, ни страха.
– Напрасно ты Марфу гонял. Чтобы до твоих дружков добраться, мне Марфа не надобна. Слава Богу, людей в полицейской конторе хватает.
– Твое счастье, коли так, – отвечал Каин. – Да мне-то что? Нужны они тебе – ты их у себя и держи.
– Придется подержать. Авось и растолкуют, какую кашу ты с ними собрался на Москве заварить, – прямо выразился Архаров.
Каин несколько помолчал, но он не ответ обдумывал, а ждал, не скажет ли обер-полицмейстер еще чего важного. Архаров внимательно следил за его лицом. Каин, собравшись отвечать сперва опустил глаза. Явственно готовился врать.
– Стар я стал, чтобы кашу заваривать, – произнес он. – Не для того из самой Сибири приплелся.
– А что, Иван Иванович, как ты из Сибири шел? Каким путем?
– Со знающими людьми шел, они путь знали, куда они – туда и я.
– И долго добирался?
Каин опять посмотрел на затянутую красным сукном столешницу.
– Кое-где по два, по три месяца жили, так сразу и не сказать.
– И у яицких казаков пожить довелось?
– Это которые?
