– Ваня… – сказал Архаров.
Ваня Носатый не услышал – а лишь увидел движение губ. Нисколько не помедлив, он кинулся усмирять налетчиков – и в четыре оплеухи покончил с шумом.
– Прикажете увести, ваша милость? – обратился он к Архарову.
– Уводи, Ваня, – сказал обер-полицмейстер. Ваня посмотрел ему прямо в глаза. И если мысль через взгляд передается, то архаровскую мысль бывший каторжник прекрасно уловил. Это была безмолвная благодарность.
– Им бы на театре злодеев представлять, – презрительно молвил Каин, когда налетчиков выпихнули из кабинета. – Что это ты, сударь, таких дураков выбрал? Да и не научил толком.
– Не бывал ты, выходит, на Виноградном острове? – спросил Архаров.
– Бывал смолоду, знаю, что за место.
– Да и не только смолоду…
Архаров был страшно зол и на дураков-налетчиков, и на Каина, сумевшего соблюсти достоинство и не поддавшегося страху, и на самого себя – мог же задуматься, как будет выглядеть таковое опознание…
– Ты, сударь, не тот след берешь, – сказал неожиданно Каин. – Под плетьми мои дружки бывали… гляди – наврут с три короба!.. А вот как Бог свят – зря ты меня обвинил. И дурачье это зря приводил. Никто меня в Москву не прислал, никому не служу! Попомнишь мои слова!
Он открыл дверь и замер на пороге.
Архаров понял – там, в коридоре, торчит его буйное воинство, включая канцеляристов. Всякому любопытно, о чем будет беседа у обер-полицмейстера с Ванькой Каином.
– Пошли вон, сукины дети! – рявкнул он и, сжав кулаки, продолжал весьма миролюбиво. – Иван Иванович, не обижайся – на тебя поглядеть сбежались. Давно такого дива на Москве не бывало. Надумаешь что рассказать – приходи. А сейчас мне недосуг. Абросимова ко мне! Щербачова ко мне с бумагами!
Каин, не прощаясь, вышел.
Клаварош, молча сидевший в уголке, встал, но не подошел – стало быть, сказать ему было нечего. Архаров поглядел на него – француз картинно развел руками.
– Тот человек, кажется, ростом был выше. Но я, ваша милость, сидел на лошади…
– Ступай, мусью.
Клаварош тут же выбежал из кабинета и увидел спину Каина. Каин медленно шел по коридору, ставшему удивительно узким – столько туда набилось народу. Молча вышел, спустился с крыльца, обернулся – во всех окнах торчали любопытные рожи.
И ушел в сторону Никольской.
– Ну, будет, будет! Пошли, пошли! – так приговаривая, Тимофей разогнал архаровцев и, пока Щербачов с бумагами входил в кабинет, заглянул туда. Архаров сидел за столом, крепко задумавшись.
– Пошли вон, – вдруг сказал он Абросимову и Щербачову. – Ваню ко мне Носатого.
Шварцев подручный вошел и встал перед столом. Он глядел на Архарова сверху вниз, как глядит наставник на не выучившего урок ученика – без злобы, с некоторой укоризной.
– Ваня, что это они как с цепи сорвались? – тихо спросил Архаров. – Сбесились? Думали, опознают – и тут же я их развязать велю?
– То-то и оно, что вы, ваша милость, в остроге не сиживали, – отвечал Ваня. – Народишко глупый, угодить вам они решили. Их ведь только о том и спрашивали, и в подвале, и в остроге, кого видели на острове. Вот и вздумали, что коли им кого показывают – тот человек, стало быть, и на острове бывал.
– Соврали, значит?
– Соврали, ваша милость. И будут врать… даже коли им подлинного злодея предъявить, скажут, что признали, хотя в глаза его ни разу не видывали…
– Вот ведь сукины дети…
Ваня подождал, не будет ли еще чего сказано. Однако Архаров молчал, и Ваня отступил к дверям.
Он прекрасно понимал состояние души обер-полицмейстера. Архаров в глазах Каина блистательно опозорился. И объяснять теперь, что никто не научил налетчиков этим крикам, было нелепо. Ване было несколько обидно за начальство и в то же время он обер-полицмейстером был недоволен – мог же, должен же был Архаров предвидеть, что налетчики устроят из опознания дурацкую комедию. То-то теперь потешается Каин…
В Ваниной жизни случались и победы, и поражения. К сорока годам он и от тех, и от других порядком устал. Захотелось не взлетов и падений, а основательности. Архаров ему эту основательность обещал и дал. Пусть в подвале у Шварца – уж какую мог, такую и дал. А теперь вот опозорился… хотя Ваня-то мог предвидеть подобное, он-то уж знал, чего ждать от острожных сидельцев…
– Ваша милость, – сказал Ваня.
– Чего тебе?
– Каин-то – чистая крыса в кафтанишке этом…
Архаров удивленно посмотрел на него. В полицейской конторе не было заведено, чтобы подчиненные без спросу обращались к обер-полицмейстеру со всякими затеями и примечаниями. Особливо те, что служат в подвалах.
Страшная Ванина рожа с двумя черными дырками на месте ноздрей не выражала ни угодливости, ни простой глупости. Вдруг до Архарова дошло.
– А кот – я, полагаешь?
– Никуда он, ваша милость, не денется. Потому что крыса, – тут Ваня счел, что сделал для начальства все возможное, поклонился и, не дожидаясь обычного «пошел вон», скрылся за дверью.
– Потому что они – крысы, а я – кот, – пробормотал Архаров. – Ну, пусть так… Абросимов! Где ты там шляешься?!
Абросимов доложил о расследовании дивного дельца. Нет хуже вора, нежели домашний вор, – и в благородном семействе все едва с ума не посходили, пытаясь понять, куда пропадают то серебряные ложки, то перстенек, то прекрасная немецкой работы табакерка. Правду разведал Яшка-Скес – барыня втихомолку сошлась со здоровенным кучером и тайно делала ему дорогие подарки.
Архаров не посмеялся, как следовало бы, он вообще слушал вполуха. Опять встал, прошелся по кабинету, опять сел. Что-то в разговоре с Каином было не так. Еще до того, как привели налетчиков.
Он махнул рукой – известный жест, высылающий всех из кабинета, – и остался один. Сперва беседа шла правильно. Разумно шла беседа. Потом же был некий сбой, после которого Архаров усомнился в своих действиях. Каин, отпущенный на волю, должен был повести себя как-то иначе… если бы не это дурачье!.. Теперь все неправильное, что было в беседе, для Архарова сошлось клином, как сошелся пресловутый свет из поговорки, на обезумевших налетчиках, а правда оказалась временно недосягаема. И последние слова Каина – а мог ли старый бес сказать, уходя, нечто иное?
Будь он неладен! И с дружком своим, самозванцем, вместе!
Архаров посмотрел на стопки бумаг, вздохнул – проклятый самозванец и знать не желал, что в Москве и без него полно хлопот, и воровство, и грабежи случаются, и у полиции из-за него, подлеца, до многого руки не доходят. Задумавшись, обер-полицмейстер взял верхний лист со стопки, в коей, как сказал Абросимов, были записи опроса свидетелей по делу о новом воровстве, и уставился в него, не читая, погруженный в свои непростые раздумья.
Воровство было совершено шайкой – напали на купеческий склад, вынесли немало китайских шелковых материй. И, главное, приказчики этих людей видели! А не сообразили вовремя дать от ворот поворот. Ну и что они там наговорили?
Архаров читать страх как не любил, но сейчас ему захотелось поскорее узнать главные подробности дела. Он вздохнул, уставился в исписанный лист, и, шевеля губами, прочитал вслух:
– «Великим Богом моим на сем свете я, великий государь, император Петр Феодорович, из потерянных объявился, своими ногами всю землю исходил…»
Дальше читать не стал – и так ясно, что за грамота. Но с грамотой был какой-то непорядок, какая-то неправильность – и весьма значительная!
Архаров, зажмурясь, покрутил башкой, снова вытаращился на до отвращения знакомое начало подметного манифеста. И вдруг заорал не своим голосом:
– Эй, кто там есть?! Дементьева сюда! Шварца! Сейчас же!
