– Пошел вон.
Архарову было решительно все равно, что подумает камердинер – ему не хотелось выбираться из тепла, спускаться по лестнице. А Марфа уже столько мужиков перевидала, и одетых, и раздетых, и в постелях, и под постелями, что ее целомудрие не пострадает.
Не успел он согреть собой изнутри теплый розовый шлафрок на меху, как Марфа явилась. И тут же стало ясно, что Никодимка соврал – она отнюдь не ругалась, не грозилась, а встала у порога, тяжело дыша и дергая край шали, кое-как намотанной на голову поверх чепца.
– С чем среди ночи пожаловала? – сердито спросил Архаров.
– Батюшка Николай Петрович…
Он уставился на сводню, немало удивленный – Марфа была в смятении. И батюшкой его называла крайне редко… может, где нашкодила?..
– Ну, говори.
– Уж и не знаю, как сказать…
– Ты – да не знаешь?
Она развела пухлыми руками.
– Ну, так что стряслось-то? Блоха с печки упала? – подсказал обер-полицмейстер.
– Ох, еще того почище! Я чуть мимо лавки на пол не села.
– Ну так скажешь ты или нет?! – прикрикнул Архаров.
– Да скажу, затем ведь к тебе и бежала. Иван Иваныч мой вернулся…
– Кто?!? – Архаров даже подскочил на кровати.
– Иван Иваныч мой, – повторила Марфа. – Думала, мерещится… меньше на ночь сладкой наливки пить надобно… а он стоит в дверях и повторяет: да я это, Марфушка, я, я самый… Сказывали, помер в каторге, а он – вот он, стоит, за косяк держится…
– Каин?!
– Каин…
– На Москве?
– У меня, отсыпается.
– Откуда ж взялся?
– Не сказывал. А я на сапоги поглядела, он в сапогах пришел. Совсем разбитые. Одежонка справная, господская, а сапоги разбитые. Издалека добирался.
– Та-ак… И чего ж ко мне с этой новостью явилась? Да и среди ночи прямо домой?
– Хорошие вопросы ты, сударь мой, задаешь, – вздохнула Марфа и без приглашения села на стул. – Ты, может, вздумал, что я своего дружка сдать решила?
– Нет, сего я не вздумал. Потому и спрашиваю.
– Да сам же Иван Иваныч меня к тебе и посылал.
Архаров хмыкнул.
– Вон и я тоже онемела, – продолжала Марфа. – Я было уперлась – не пойду и не пойду. А он с дороги заснул. Глядела я на него, глядела… глядела… да и побежала… пока не проснулся…
– Одна, через пол-Москвы? Среди ночи?
– А что мне сделается!
Архаров понял, что где-то под необъятной шубой спрятан пистолет, а может, и кистень.
– Коли он тебе не надобен, так я и не скажу, что ходила. Упрусь – да и только. Господи, за что мне это? Жила себе, горя не знала – притащился!
– Ты что, доподлинно его боишься? – очень недоверчиво спросил Архаров.
– Боюсь, – призналась Марфа. – Кабы его черт унес – я бы и за черта свечку во храме поставила…
– Откуда ж он известен, что ты с полицией дружбу водишь?
– А то он меня не знает! – воскликнула Марфа. – Догадался, что я прежнего ремесла не бросаю, а значит, чтобы не было беды, должна с полицейскими ладить, я им – словечко, а они мне – на иной грех глаза и закроют…
– То – полицейские, а то – обер-полицмейстер, – весомо сказал Архаров. – Такого он из каторги углядеть уж никак не мог.
Марфа не смутилась.
– Сдается, он не сразу ко мне пожаловал, а сперва денька три-четыре на Москве прожил, – с искусной неувереностью молвила она. – У него тут давние приятели… почем я знаю, может, они за мной пригляд имели?.. Вот он убедился, что у меня все чисто, не пропала без него, со знатными особами знакомство вожу, и пожаловал…
Архарову это объяснение не слишком понравилось. Марфа обычно ему не врала – когда ловил на горячем, скорее уж лезла в склоку, чем пыталась обмануть. А тут явно недоговаривала – недаром прежде, чем дать объяснение, глазами в угол стрельнула, как если бы оттуда подсказали.
– То бишь, оттого, что он обо мне заговорил, ты и вздумала, будто он в Москве не первый день обретается?
Марфа явственно насторожилась. Догадливость Архарова давно была ей известна.
– Ну, иные приметы также были… Кто с дороги – первым делом в баню просится. А он – в чистой рубахе, рожа гладкая – с утра его кто-то, видать, выбрил… Вот только хромает малость – раньше за ним такого не водилось… Спрашивала, зачем пожаловал, – отшучивается. Я я-то его шутки знаю, от них потом люди кровавыми слезьми плакали… что-то затеял, а что – черт его душу ведает! Уж и не знаю, куда его девать…
Архаров подумал, что вот и на Марфу нашлась управа, а вслух спросил:
– И чего же твоему кавалеру от меня надобно?
– Он так сказал: ты ему, Марфушка, обо мне доложи, коли не надобен, так пусть скажет, насильно мил не буду, а коли надобен – опять же, пусть скажет, глядишь, и пригожусь.
Тут вроде вранья не было, но Архаров молчал довольно долго. Пресловутый Ванька Каин уже однажды предлагал свои услуги полиции – и что вышло? Архаров вспомнил рассказы Шварца и даже поежился. Нужно было срочно будить немца…
– Что ты ему про меня напела? – строго спросил он Марфу.
– Я так сказала: уж коли кому служить, так господину Архарову! – в подтверждение Марфа перекрестилась. – Батюшка Николай Петрович, забери ты его у меня, Христа ради! Он ведь такой затейник – да и приплелся, сам понимаешь, тайно, беспаспортно. Придумай ему что-нибудь, ушли его из Москвы!
– Ну, удружила… Что ж мне теперь, по-твоему, с твоим дружком делать? По закону – имать и обратно в Сибирь отправлять. Ему ж бессрочная каторга прописана. Этого тебе угодно?
Сам Архаров именно этого и желал.
– А то я не знаю… да и сам он знает… а только хочет с тобой, сударь, встретиться. Неохота ему на старости лет в Сибири тоской маяться. Он ведь, я так смекаю, сюда помирать приплелся. Ну так пусть бы и помирал – от меня подалее!
Архаров смотрел на Марфу, слушал ее и дивился – да полно, о том ли Иване Иваныче речь, по коему она денно и нощно тосковала, подарки его берегла? Вот и разбери этих баб…
– Помирать? Сколько ж ему лет?
– Шестой десяток. Да только крепко его Сибирь потрепала. Вот он и хочет у нас в Зарядье поселиться потихоньку, коли не врет. Видишь, все тебе, как на духу, растолковала.
– И верно тебя Шварц хитрой особой прозвал, – сердито объявил Архаров. – После этой твоей визитации я ведь его, твоего Ваньку, и пальцем тронуть не могу!
– Не я хитра, сударь, а он хитер, – отвечала Марфа. – Он людей знает! На то и был весь расчет, что коли я от него с поклоном приду, так ты тронуть не сможешь. А я тебя, сударь мой, об одном прошу – избавь ты меня от него! Веришь ли, нет ли, а я его до смерти боюсь…
– Уйди, Марфа, – вдруг велел Архаров. – Уйди, Христом-Богом прошу! Уже и одной тебя на всю Москву с избытком станет, а тут еще твой полюбовник!
Сводня подхватилась и удивительно быстро вымелась за дверь.
– Марфа! – заорал ей вслед Архаров. – Никодимке прикажи! Шварца ко мне! Живо!
Живо не получилось – немец крепко спал. Пока Никодимка будил его да разъяснял обстановку, Архаров
