– Сенька, в Зарядье! К Марфе… чтоб ей сдохнуть…
Сильно Архаров был недоволен сводней: подозревал, что предложение Каиновых услуг полиции – ее измышление.
Максимка-попович уже не больно-то подходил под определение парнишки, вымахал выше Федьки, и архаровцы все советовали ему померяться ростом с огромным Ваней Носатым. Уже всем было ясно, что он прижился на Рязанском подворье, станет полноправным полицейским служителем – и тут же, едва надев мундир, получит от всей Москвы в спину злобно-презрительное: «Архаровец!»
Обер-полицмейстер обнаружил его неподалеку от Марфиных ворот с двумя девицами, коих он исправно развлекал калеными орешками и солеными словечками. При этом он не упускал из виду ворота, да и по сторонам поглядывал – так что, увидев архаровскую карету, тут же отвернулся, сделав вид, будто явление сего экипажа его не касается.
Обер-полицмейстер довольно усмехнулся – парень хорошо освоил ремесло. Он тут же приказал лакею Ивану слезать с запяток и, прогнав от красавчика девок, отправить того в помощь Федьке. Где-то поблизости должен был околачиваться еще кто-то из парнишек – должно быть, присматривал за Марфиным задним двором и огородом. Но вылавливать его на крыше сарая или сгонять с дерева Архаров не пожелал – хватит пока с Федьки и одного помощника.
Некоторое время карета стояла посреди неширокой улицы, стояла весьма удачно – в ровной колее, так что тронуться могла легко и плавно. Архаров же все не давал приказа.
Он вспомнил, как давеча, в кабинете, Шварц отводил взгляд и делал руками вот этак – показывая свое бессилие перед капризом обер-полицмейстера. Хитрый немец не спорил, все понимал – и сорвался наконец, не выдержал архаровской придури. Как же переглядываются и пересмеиваются другие? Обер-полицмейстер испугался беглого каторжника!
Архаров повторил это себе чуть ли не вслух: да, испугался беглого каторжника, испугался беглого каторжника… А почему? А потому, что все еще ощущает себя той самой московской вороной, которую, он точно знал, говоря о нем, москвичи поминали: залетела ворона в высокие хоромы.
Тридцати не было, когда на господина Орлова накатила блажь: а дай-ка капитан-поручика Архарова единым махом в полковники и обер-полицмейстеры произведем! Тогда сдуру и не задумался, как сие назначение понравится Москве. Полагал – слово государыни и тут закон. Уверен был – все идет как должно, все – как у того котишки из Каиновой сказки: «Потому, что они – крысы, а я – кот!»
И вот нате вам: обер-полицмейстер никак не соберется в духом, чтобы принять наглый вызов бывшего московского хозяина. Да сколько ж можно?!.
Архаров тихо выматерился и полез из кареты, да так быстро – уже стоявший на запятках Иван не успел соскочить и подхватить барина под локоток.
Нужно было действовать, пока душа горела от злости и от стыда. Пламя, правда, металось внутри – Архаров не позволял себе показывать чувства открыто, и физиономия его сохраняла полнейшую неподвижность. А вот коротковатые ноги выдавали волнение – той особенной чуть суетливой побежкой, которую вся полицейская контора с окрестностями уже знала…
Он отворил калитку, пересек по уложенным доскам двор – Зарядье, как всегда, после зимы никак не желало толком просохнуть, – постучал в двери, услышал голосок девчонки, велел позвать хозяйку.
Марфу пришлось ждать – она, как видно, сидела с Каином в розовом гнездышке. Архаров, впущенный в сени, старательно вытер ноги о половик, после чего девчонка распахнула перед ним одни, потом другие двери, и он вошел в ту самую комнату, с которой уже столько всякого было связано. Невольно вспомнилась Дунька…
Он сел к столу, широко расставив ноги, бессознательно стараясь придать себе поболее значительности и уверенности. Уставился в окошко на огород – как если бы ему было безразлично, кто сейчас спустится по лестнице. На огороде возился инвалид Тетеркин – ладил высокую грядку. Архаров невольно ему позавидовал – вот ведь живет детина без забот, игрушки мастерит, Марфе по хозяйству помогает, она ему, того гляди, и невесту присмотрит, какую-нибудь румяную вдовушку, щекастую и грудастую, и женит, и подарок царский сделает – свадьбы Марфа любит…
Ступеньки заскрипели, похоже, шли сразу двое. Архаров продолжал таращиться на огород и когда дверь отворилась. Повернулся он не сразу. Марфа уже успела войти и стояла, полностью заслонив своими восьмипудовыми телесами того, кто спустился следом за ней.
– Ну, сударь, вовремя пожаловал, – радостно сказала Марфа. – У меня пироги поспели. Да и блинов моя Наташка напекла. Тесто я сама заводила, а печь – тут она мастерица. Ни один не подгорит, все – кружевные! Наташка, на стол накрывай! Скатерть стели ту самую, с кружевным подзором! Тарелки лучшие доставай!
Архаров готов был Марфу убить. Он всеми силами старался соблюсти и просто мужское, и обер- полицмейстерское достоинство, а она – про блины! Марфа, похоже, чуяла это, и ее архаровская злость даже забавляла. Непременно назло обер-полицмейстеру она звонко требовала каких-то особливых горшочков с медом, с вареньем, со сметаной. Явилась Наташка, принесла скатерть, Архарову пришлось вместе со стулом отползти от стола, тут и Марфа посторонилась. Только тогда они впервые увидели друг друга – бывший и нынешний хозяева Москвы.
Архаров догадывался, что Ванька Каин – не богатырского сложения молодец, что он в Сибири вряд ли раздобрел да помолодел. Но не ожидал он встретить морщинистого темнолицего мужичка, ростом лишь малость повыше Марфы, виду самого простецкого, с редкими сивыми волосами, убранными в косицу, в коротким кафтанишке неопределенного от старости цвета. Лицом мужичок был нехорош – нос имел толстый и неровный, запойного цвета – того гляди, и Матвей Воробьев таким же обзаведется. Надо полагать, Каину в его сибирских скитаниях довелось этот самый нос обморозить, подумал Архаров, да и неудивительно… однако, у него рожа и оспой, видать побита, и об этой роже Марфа тосковала!..
– Добро пожаловать к нашему столу, – сказал этот мужичок хрипловатым, но удивительно задушевным голосом. – Хлеб-соль делить, дружбу водить, э?
Архаров понятия не имел, что на такое отвечать. И Марфа, насладившись его растерянностью ровно на миг дольше, чем бы следовало, взяла власть в свои руки.
– А ты бы, Иван Иваныч, штоф принес, наливочку для меня поставил. Что за встреча без вина? Ступай, ступай, будь хозяином!
– Ишь, как бабы-то на Москве, совсем стыд потеряли, – пожаловался Каин. – Э?
И голову набок, вправо, накренил, и улыбнулся, прищурив глаза.
Тут Архаров понял, что это хитрое «э?» означает приглашение к беседе.
Нельзя сказать, что он заранее придумал, как должна бы начаться беседа с Каином. Почему-то казалось, что оба сперва будут обмениваться короткими репликами стоя, не сближаясь, и первым делом Каин объявит про себя, как вышло, что он вдруг оказался в Москве. И вопросы задавать станет именно Архаров. А тут – извольте радоваться, блины да бабы!
Каин шлепнул Марфу по заднице и тут же, пока она оборачивалась, скользнул в дверь. По неравномерному скрипу половиц и лестницы Архаров догадался – он прихрамывает.
– Что это у твоего любовника с ногой? – спросил он Марфу.
– Поморозил он ногу, – тут же бойко отвечала Марфа. – Сказывал, в лесу заблудился, свалился куда-то, еще и палец на ноге поломал, так и думал, что в лесу околеет – идти-то невмочь, полз, насилу выполз.
– Так недавно это с ним стряслось?
Марфа стрельнула глазами в сторону неплотно прикрытой двери.
– А черт его разберет. Мне так сдается – недавно…
– Ага… – сам себе сказал Архаров.
Наташка в нарядном сарафане стала таскать на стол посуду, горшочки, наконец – блюда с пирогами и тарелки с высочеными стопками нежнейших блинов.
– Малиновое, земляничное, вишневое, крыжовенное… – Марфа тыкала пальцем в горшочки. – Липовый мед, гречишный, белый… орехи в патоке отведай, сударь, непременно…
Все это так благоухало – у Архарова слюнки потекли.
– Ты, Марфа, на целую армию настряпала, – сказал он. – Ждала, поди, кого?
Марфа рассмеялась.
– То-то и видно, что ты, сударь, замужем не бывал! Коли ставишь на стол блины – так хоть десяточек,
