дворе три свадьбы сыграли, трех фрейлин спешно под венец повели. Анету Воронцову, дочку вице-канцлера, отдали за графа Строганова, великий конфидент государыни Лев Нарышкин взял Закревскую, и в тот же день повенчали графа Бутурлина на Машеньке Воронцовой. По случаю этих свадеб гетман Разумовский держал пари с датским министром графом Остеном – кто из новобрачных первым покажется с рогами. Сдается, кое-что оба знали. Вот тебе, Николай Петрович, три дамы, которые могли бы тайно родить дитя от покойного государя. А родила ли хоть одна – одному Богу ведомо. Я при них со свечкой не стояла.
Архаров потрясенно уставился на княгиню – она так просто, шутя, изложила суть события, которое могло перевернуть вверх дном судьбу всего царства. Дочь покойного государя – это же сейчас подарок небес тем смутьянам, которые подбрасывают самозванцевы манифесты…
– Это непременно княжна Долгорукова должна быть! – вмешалась Анна Михайловна.
– Да Бог с тобой, Анюта. Николай Петрович, сколько девице Пуховой лет?
– Девятнадцать или двадцать, – отвечал Архаров.
– А княжне уж под шестьдесят, поди. Неужто она в сорок лет рожать собралась? В такие годы уж хватает ума… – и тут княгиня замолчала, не желая, видимо, смущать дочь-девицу.
– Так то и было бы прелестно! – воскликнула Анна Михайловна, явно за что-то невзлюбившая княжну Долгорукову.
– А как бы про сие в столице разведать? – спросил Архаров.
Княгиня задумалась.
– Есть там старушка одна, при дворе служила и многое знает, коли не померла… Я, коли тебе, сударь, угодно, записочку к ней напишу. Пелагеей Лесиной ее звали. Может, при внуках обретается, может, в богадельне.
– Надобно ей рекомендовать не меня, а Преображенского полка поручика Тучкова, – подсказал Архаров. – Он завтра в ночь в столицу едет…
– И Анюту везет? – догадалась Елизавета Васильевна. – Не опасно ли?
– Доктор Воробьев опасности уже не видит. А лучше бы девице быть у родни, – заметил Архаров. – Потом можно будет похлопотать, чтобы в Воспитательное общество приняли, хотя по годам уж великовата. Однако сирота и дочь армейского майора – государыня непременно покровительство окажет. И прошу о любезности – одолжить вашу берлину, князь сказывал, более покойной берлины он во всю жизнь не имел. Желательно девицу доставить к родне в наилучшем виде.
– Присылайте своего человека с лошадьми, – сказала княгиня. – Весьма рада вам услужить, господин обер-полицмейстер. Уж не знаю, гордость ли у вас столь велика, или иная какая причина, а просите вы о чем-либо так редко, как лишь Касьяновы именины бывают.
– Да, я таков, – согласился Архаров.
Получив письмо к старушке, Архаров поехал на Лубянку, там призвал к себе Харитошку-Ямана.
– Я, ваша милость, сам молодого графа не видал, а дворня сказывала – живет-де не дома, а у приятеля на Сретенке, от нас по соседству, и давненько не объявлялся.
– С родителями, что ли, не поладил?
– Играет, ваша милость. Какие ж родители будут рады?
– С кем ты там толковал?
– Коли помните, ваша милость, когда в Кожевниках французский притон брали, дворню отпустили…
Архаров вспомнил – Шварц потребовал тогда от перепуганных кухонных мужиков и баб, чтобы всякий приказ с Лубянки выполняли неукоснительно.
– … так там Фома Аникишин был, он к купцу в сидельцы пошел и господам Ховриным товар носит, чего приказать изволят – и полотно, и сукно верблюжье, и разное шитье на выбор, его дворовые бабы любят…
Харитошка невольно усмехнулся.
– Прелестно, – сказал Архаров. – Вели ему за домом присмотреть – как молодой граф объявится, так бы дал знать в полицейскую контору. Дементьева кликни!
Старый канцелярист принес дюжину небольших конвертов из коричневой бумаги, и Архаров разложил по ним векселя и расписки из ларца, что хранился в шкафу у Шварца.
Встав, он повернулся к образу Николая-угодника и размашисто перекрестился.
Первым в его умозрительном списке значился недоросль Вельяминов.
Архаров полагал, что в такое время всякий человек, даже проведя ночь непотребным образом, уже хотя бы умыт и причесан. Оказалось – недоросль еще только изволит принимать услуги парикмахера. И услуги весьма длительные, намекнул не посмевший оставить на крыльце такого гостя, как обер-полицмейстер, домоправитель.
– Ничего, докладывай, – велел Архаров и, подождав минуты полторы, преспокойно вошел в комнату, где сидел укутанный в пудромантель Вельяминов. Аромат вокруг витал – не приведи Господи, сладко пахло французской пудрой, помадами, румянами, еще какой-то дрянью из открытых баночек на туалетном столе.
– Ваша милость! – воскликнул, дернувшись, недоросль.
– Доброго вам утра, сударь, – сказал, глянув на часы, Архаров. – Я к вам с просьбой, господин Вельяминов.
– Чем могу быть полезен? – спросил недоросль. Садиться, однако, не предложил.
– Пошли вон, – велел Архаров парикмахеру и лакею, уставившись на них тем своим тяжелым взглядом, при котором даже слов не требовалось. Когда же эти двое, переглянувшись, убрались, повернулся к Вельяминову.
– Полезны можете быть в важном деле. Дайте слово, что все, сказанное тут, между нами и останется.
Недоросль хотел было взбрыкнуть, но напоролся на тяжелый взгляд полицмейстера. Да и голос Архаров сделал внушительный.
– Parole d'honneur, – буркнул недоросль. Эти французские слова Архаров знал и не возражал – да хоть по-китайски, лишь бы соблюл обещание.
– Некоторые особы в Санкт-Петербурге полагают, что отступление самозванца есть лишь временная мера, и он вскорости двинется на Москву.
– Чтобы это понять, не нужно быть некоторой особой, – дерзко отвечал Вельяминов. – Что, разве Москва так уж беспомощна?
Архаров удивился было такой прозорливости, но тут же сообразил – беспокойный юноша нахватался чужих слов.
– Что проку в укреплениях и пушках, коли орудуют предатели? – вопросом же отвечал он.
– Как предатели? Откуда ж им взяться? – в голосе недоросля Архаров почуял любопытство. Пока – не тревогу, а праздное любопытство. Уже кое-что.
– Некоторые особы полагают, что маркиз Пугачев уже вступил в сношения с московскими раскольниками. Но сие вас, господин Вельяминов, не касается. Сторонники самозванца есть и в высшем свете. Это господа, начитавшиеся дурных книг и наслушавшиеся дурных советов. А также интриганы, помышляющие лишь о своем сомнительном благе. Стало быть, прошу о содействии.
– Какого же содействия вам, сударь, угодно?
– Очень просто – держите ушки на макушке! – неожиданно весело посоветовал Архаров. – И коли что подозрительное, так без промедления ко мне в полицейскую контору жаловать извольте.
– Доносчиком не буду, – отрубил недоросль.
Архаров внезапно помрачнел.
– Я ожидал такового ответа, – сказал он. – И раз он в вашей голове, сударь, образовался, стало быть, нечего и толковать с вами про опасность для Москвы, про долг дворянина, про те ужасы, которыми сопровождается всякое новое завоевание маркиза Пугачева. Все упрется в отвратительное для вас слово «донос».
Недоросль промолчал. Он глядел мимо стоящего Архарова, преисполненный удивительной спеси – спеси честного человека, отвергшего пошлое предложение. Кабы еще не был закутан в пудромантель – так прямо тебе герой из трагедии, вот-вот стихотворным монологом разразится.
– Коли так – не смею более отвлекать вас от важных дел, – любезно сообщил Архаров. – Мне еще
