Его собственная позиция была неизменной – и блистательно оправдалась.
Из калитки выскочил человек в желтом полотняном камзоле, а не в простой рубахе, в туфлях, бритый – то бишь, никак не хозяин дома. Он, повернувшись, выстрелил во двор и пробежал шагов с десяток. Архаровская пуля попала ему в бедро, он упал, но еще пытался ползти.
Обер-полицмейстер быстро поменял местами пистолеты – разряженный в петлю, заряженный в руку. И, перебежав широкую сельскую улицу, прижался к забору возле калитки.
Во дворе вроде никто не галдел – шум доносился со стороны огорода. Архаров заглянул и увидел Михея, склонившегося над поверженным мужиком в грязной рубахе распояской – тем, что пытался вывести в ворота коня.
– В меня целил, ваша милость, в него попал! – доложил Михей. – Не жилец…
– В него и целил. Больно им нужны живые свидетели… Пошли, – приказал Архаров. – Ну-ка, веди! На огороде, что ли, воюют?
– Кабы не на берегу…
И точно, «черт» и раненый в руку Семен Елизарьев пробивались огородами к берегу, где, очевидно, рассчитывали найти лодку.
И справа, и слева были архаровцы. А со стороны берега как будто никто не стрелял. Это не показалось им странным – по той простой причине, что человек, спасающий свою жизнь, помышляет лишь о главном и не ищет объяснения досадным мелочам.
А тишина объяснялясь просто – Устин стоял там, куда поставили, врага перед собой не видел и зря переводить порох не собирался. К тому же он еще не выучился заряжать пистолет – точнее, на столе, под присмотром Тимофея, он это исправно проделывал, но без стола и без Тимофея – не рискнул бы. Пули имели скверную привычку, как будто признав Устина в лицо, выскакивать из ствола и закатываться непонятно куда.
И вдруг враг появился.
Устина спасло чудо – «черт» его, стоящего неподвижно и тихо, попросту не заметил. Иначе быть бы крови – в левой руке у «черта» был длинный стилет, в правой – пистолет, который он держал за дуло, чтобы при нужде бить рукояткой.
Невероятная прыгучесть «черта», о которой Устин, конечно же, знал, оказалась совсем неожиданной – убийца слетел откуда-то сверху, почти бесшумно приземлился и побежал по траве, стараясь быстрее пересечь открытое место.
До моста было близко – с полсотни саженей, и возле него торчал из воды нос небольшой рыбацкой лодки, привязанной к колу.
«Черт» обернулся, выкрикнул что-то, Устину непонятное, побежал к мосту. Тут только Устин понял, что может упустить неприятеля. Он поднял правую руку, подпер ее левой и в миг выстрела, понятное дело, зажмурился.
Толку от этого выстрела было лишь – что его услышали архаровцы и поняли, куда подевался «черт».
А тот уже был почти у самой лодки.
Устин, размахивая пистолетом, побежал к нему, крича:
– Стой! Стой, висельник!
Он смутно представлял себе, что будет делать с разряженным пистолетом против опытного уьийцы, но и бездействовать не мог.
Эта нечаянная наглость и спасла ему жизнь – «черт» вообразить бы не мог, что человек в подряснике, несущийся к нему, размахивая пистолетом, на самом деле безоружен. И опять Устин не понял, что случилось чудо.
Он просто бежал к преступнику, готовый исполнять архаровский приказ.
Поняв, что с лодкой ему за считаные мгновения не управиться, «черт» взбежал на мост. Устин отстал от него всего на два шага.
– Петров, держись! – услышал он за спиной. – Имай его, Петров!
Архаровцы бежали на подмогу.
Казалось, эти злосчастные два шага будут между ними вечно. Однако «черт» споткнулся на разъежавшихся досках, и тут же Устин, не боясь стилета, повис у него на плечах.
Но его хватка была слабовата, «черт» – изворотлив, и Устин сам не понял, как вышло, что он шлепнулся с моста в реку.
Ему удалось не допустить «черта» к лодке, удалось задержать его на несколько важных мгновений – но тут чудеса и кончились. Потому что плавал он, как топор.
Устин почувствовал, что идет ко дну.
– Господи, Господи, – беззвучно выкликал он, выталкивая изо рта воду. И лупил руками, что было силенок.
Именно сейчас он менее всего хотел умирать.
Казалось бы, свалился он возле самого моста и должен был бы до него дотянуться – а все какого-то вершка недоставало.
Меж тем Левушка, ловко скача по расходящимся доскам, использовал драгоценные мгновения – и догнал, и даже обогнал «черта», проскочив вперед и заступив ему путь.
«Черт» был при шпаге. Отбросив пистолет, он выхватил клинок из ножен и напал на Левушку с мастерством и яростью, которые оказались бы роковыми для кого иного – да только не для преображенца Тучкова.
Они бились бешено, стремительно, и Левушка едва не пропустил опасный выпад – острие шпаги коснулось его груди, пробило рубаху, оставило царапину.
– Держись, Тучков! – кричал Сергей Ушаков, целясь издалека. Перед ним была спина отступающего перед Левушкиным натиском «черта», но спина эта постоянно меняла положение, а «черт» отступал подозрительно быстро.
– Тучков, ложись! – кричал Максимка, выцеливая врага с другой стороны.
Появился на берегу и Архаров, проклинающий все на свете, начиная с кафтана.
Но было поздно. Хитрый француз, отступив каким-то неслыханным прыжком, развернулся, побежал – и оказался на берегу раньше, чем у моста оказались Макарка с пистолетом и Михей с привычным всякому мазу кистенем.
Он уже наметил себе цель – архаровский экипаж.
Левушка, полагая, что треклятый «черт» теперь уж точно поймает пулю в грудь, встал, опустив шпагу, и вдруг понял – он видел в воде что-то странное, только в пылу поединка не успел понять – что именно.
Он вовремя повернулся – Устин на расстоянии аршина от края моста собрался уж отдавать Богу душу.
Левушка подбежал, протянул ему руку и помог лечь грудью на мокрые доски.
– Я стрелял в него, вот те крест, стрелял, – еле выговорил Устин.
– Да мы слышали. Вылезай сам, мне недосуг, – с тем Левушка и умчался, а Устин выкарабкался и, вдруг ослабев, остался лежать на мосту.
Он мог убить злодея, мог – да Господь не дал. Может, рука дрогнула?
А злодей уж точно мог его убить.
Только теперь он понял – чудо следовало за чудом, и то, что он сейчас жив, только воды нахлебался, означало, что Господь за что-то вознаградил его и уберег для некой цели.
Он слышал крики, но они его уже не касались – мокрый насквозь Устин пытался впопыхах возблагодарить Господа, сообщить Господу, какой он недостойный грешник, и вдруг сбился с беззвучной речи, осознав, для чего он, бывший дьячок, бывший писарь, ныне – архаровец, Господу понадобился.
Где-то на Покровке ждала в домишке канцеляриста Щербачова взятая под покровительство его супругой Наташка. Предполагалось, что она там пробудет до венчания, и уже был назначен день – спешили, чтобы успеть до поста. Коли бы Устин сдуру отправился на тот свет – ей пришлось бы возвращаться к Марфе и ждать, пока отведут за руку к какому-нибудь жирному борову. Так что он не имел права гибнуть – ведь больше ей не на кого было надеяться. Вот что имел в виду Господь – а Устин Петров его понял!
Меж тем ловкий «черт» увернулся от Михеева кистеня и рубанул шпагой почти наугад. Макарка рухнул
