на колени и от неожиданености выстрелил в воду. А «черт» поспешил к экипажу, до которого было саженей с десяток, не более.
– Уйдет, уйдет! – закричал Архаров и кинулся к своей карете. Его обогнал Михей, Михея – Максимка- попович.
«Черт» оказался у экипажа куда раньше преследователей и скрылся за конскими крупами. Сенька, зазевавшись, смотрел на погоню с козел и дождался – потерял беглеца из вида. А прыгучий «черт», неожиданно сбоку вскочив наверх, одновременно пинком скинул его на песок и перехватил вожжи.
Архаров встал, расставив ноги, выхватил любимый пистолет, выстрелил – и промахнулся. Карета двинулась с места и отдохнувшие кони понесли ее вдоль берега, по траве, куда-то к Тушину. За ней волей- неволей побежали привязанные сзади лошади архаровцев.
– Уйдет, уйдет… – твердил на бегу Архаров. – Михей, навпереймы!
Но Михей, споткнувшись, шлепнулся. Максимка отбежал в сторону, чтобы достать «черта» выстрелом сбоку, забожал в реку, провалился по пояс в ямину, распугав уток, и все равно ничего не вышло – того прикрывал кузов экипажа, да он, злодей, ожидая стрельбы, и съежился, стараясь не торчать.
Кони пошли галопом, и пошли ходко. Расстояние между экипажем и архаровцами росло.
Вдруг из кустов вывалился Федька верхом на краденой кобыле. Сидел он охлюпкой, с большим трудом поднял упряжную скотинку в галоп, обогнал товарищей и поравнялся с задними колесами. Архаров понял его замысел – перебраться на кузов и достать «черта» сверху. Но никак не получалось – прыгнуть на экипаж сзади мехали привязанные лошади, а сбоку кобыла боялась приблизиться, ее пугали большие скрипучие колеса, и справиться с ней, привычной лишь к вожжам и оглоблям, не знающей того языка, на котором общаются всадник и конь, Федька никак не мог. Он несколько отстал, чтобы сделать еще одну попытку. И вновь не удалось.
А до околицы и широкой утоптанной дороги, на которой можно хорошо разогнать холеных обер- полицмейстерских коней, оставалось совсем немного.
– Уйдет же сволочь! – кричал Архаров и бежал, что было сил.
И тут раздался выстрел.
Архаров не понял, где прозвучал этот выстрел, и пробежал еще шагов с десяток, когда увидел, что от экипажа отделяется что-то темное, скорченное, летит вниз кувырком и остается лежать неподвижно.
Он даже не сразу догадался, отчего Федьке на старой кобыле удалось обогнать карету. И только когда экипаж перестал колыхаться, обер-полицмейстер сообразил – да ведь он вот-вот остановится!
И он остановился, и дверца распахнулась, и подбежавший первым Макарка попятился, глядя вовнутрь так, словно там сидел плясовой медведь или ученая обезьяна.
Архаров перешел на шаг. Сердце колотилось уже в глотке – давно он так лихо не бегал. Сопя и пыхтя, он подошел к экипажу, и ему навстречу выпрыгнул Никодимка с пистолетом в руке.
Пистолет благоухал только что сделанным выстрелом.
– Да ваши милости, что же это творится? – жалобно спросил Никодимка. – Скачут всякие, ваших милостей экипажи норовят угнать! А коли велено хозяйское имущество сторожить???
– Ты открыл переднее окошко… – произнес Архаров и удивился, что лишь на четыре словца хватило дыхания. – И выстрелил ему в спину.
– Так, ваши милости, иначе-то как с ним справиться? Я ему кричал, грозился – не слушает… Злодей – он злодей и есть… Николаев Петровичей экипаж угонять!.. Хорошо, пистолеты вы в ольстедях оставили, я уж думал – придется сбоку к нему лезть, а потрогал ольстредь, а там – вашей милости пистолет, да и заряженый… Простите, Христа ради, коли что не так!
– Ну и дуралей же ты! – сказал Архаров. – Ступай, поищи болвана Сеньку. Да корзину оставь! Никто на твою окрошку не покусится! Макарка, побудь тут.
Обер-полицмейстер и его камердинер пошли назад. За ними шагом ехал Федька.
Архаровцы собрались у мертвого тела.
«Черт» лежал вверх лицом, раскинув руки. Глаза его были открыты.
– Он самый! – сказал, глядя сверху, возбужденный Федька. – Ишь, носатый! Итальянца из себя корчил!
– А может, и был итальянец, – ответил Левушка. – Господи, сколько же он беды понаделал…
– Царствие небесное Абросимову, – тихо произнес Михей.
– Царствие небесное Харитону, – добавил Ушаков.
Архаров отпихнул мокрого Максимку и встал над телом. Сам не заметил, как принял привычную позу: колени согнуты, стан наклонен вперед, руки уперлись в бедра.
Ему нужно было с этим телом побеседовать. Безмолвно, умственно.
– Ты своему господину хорошо служил, ты в своем ремесле мастер, и мы это уразумели, – примерно так сказал Архаров, даже с некоторым уважением. – Да только и у нас – служба. Ты в чужом государстве сидел, шута горохового из себя корчил, ждал, пока о тебе вспомнят и на дело пошлют, потому что служил своей Франции. Для нее козни плел и стилетом орудовал. Ну а мы своей России служим, так что не обессудь…
Затем он повернулся к архаровцам.
– Коробов где?
– Елизарьева охраняет, – сказал Ушаков. – Хоть и связали – а мало ли что.
– Хохлов, поди, доставь его сюда. Федя, покажи Ушакову и Макарке, куда телегу спихнули. Надобно лошадь запрячь, подобрать там, на улице, раненого, довезти покойника до нашей мертвецкой, а потом – вернуть, где взяли.
– Будет сделано, ваша милость, – вразнобой ответили Федька, Ушаков и Максимка-попович.
Бой кончился, а обычная полицейская жизнь продолжалась, и ремесло требовало быстрого и спокойного возвращения к своим обязанностям.
Архаров с Левушкой пошли к экипажу.
– Что, оплошал? – сердито спросил обер-полицмейстер Сеньку. – Ворона ты, а не кучер.
– Наше дело при лошадах… – отвечал расстроенный Сенька. – Лошадиное то есть наше дело…
Он, падая, ободрал щеку и теперь прикладывал к ней подорожник.
– Ваша милость, ваша милость! – воскликнул, подбежав, Устин. – Я стрелял, вот как Бог свят!
– Кабы не он, злодей бы в лодке ушел – и поминай как звали, – доложил Архарову Левушка. – А стрелок из него никудышний – так, что ли, Устин?
Устин вздохнул и подошел к телу.
– Католик, должно быть, и помолиться-то за него нельзя… за грешную душу…
Архаров и Левушка переглянулись.
– И ты бы мог за него молиться? – спросил Архаров.
– Так ему-то, может, больше, чем кому другому молитва нужна, – тихо сказал Устин. – Он же аду обречен…
– Ты лучше за Никодимку моего помолись. Сидит сейчас, трясется… – и Архаров замолчал.
Все-таки этот день потребовал слишком многого, а то, что он дал – мертвое тело у архаровских ног, – как-то не соответствовало огромной тревоге и ожиданиям. Был враг, врага одолели, сделалось как-то скучно…
Да, Никодимка…
Архаров подошел к экипажу.
– Эй, дармоед, где там твоя окрошка?
Он хотел показать Никодимке, что ценит его старания и одобряет его поступок. Но иного способа не выбрал – полагал, что позволение позаботиться о барине заключает в себе благодарность. Не лобызаться же с камердинером, в самом деле.
И, хотя есть совершенно не хотелось, Архаров похлебал из мисочки, присев на ступеньки экипажа, а Никодимка стоял напротив и прислуживал – держал тарелки.
– Ваша милость! – издали крикнул с телеги Федька. – Мы раненого подобрали, но он совсем плох, не довезем. Я ему ногу перетянул, как господин Воробьев учил, да только поздно, поди!
Архаров вспомнил этого раненого, сунул Никодимке миску и встал.
– Ну-ка, где он?
Человек, подстреленный обер-полицмейстером, лежал в телеге рядом со связанным Елизарьевым.
