образом поощряя служебное рвение.
– Ну-ка, глянь на сего кавалера, – велел Архаров. – Признаешь?
– Нет, ваша милость.
– Как так? Ты же всех канцеляристов помнишь с сотворения мира.
– Это ж Семен Елизаров! – встрял Федька.
– Семен, да не тот. Который у нас служил, ему, поди, внуком приходится, – заявил Дементьев. – Тот еще молодой детинушка, четырнадцати лет к нам копиистом нанялся…
– Так это ж мой Сенька! – перебил его старик. – Доподлинно Сенька, чадо мое младшее, лучше б и вовсе не рожалось!
– Федя! – Архаров повернулся к подчиненному.
– Ваша милость! – растерянно воскликнул Федька. – Это меня Переверзев с толку сбил!
– Пошел вон! А ты, Елизаров, садись. Вот прямо тут расскажешь, чем твое беспутное чадо занимается и что у чада за приятель завелся с пистолетами.
Федька выскочил за дверь. Стыдно было – до жара, объявшего лицо, как будто к щекам горячие печные заслонки приложили.
К нему вышел из кабинета Захар Иванов и прикрыл за собой дверь.
– Абросимов-то совсем плох, – сказал он. – Мы прямиком к доктору Воробьеву повезли. Уж не чаяли, что довезем. У него в чуланчике положили. Воробьев ругался – крови, говорит, раненый много потерял.
– Как же потерял? Это ты врешь, я видел – почти и не пролилась…
– Нож внутри жилу какую-то перебил, она вовнутрь из жилы излилась… Да что ты ко мне пристал, Воробьева вон спрашивай, он умный! – огрызнулся Захар. – Тоже врач сыскался… и без тебя тошнехонько…
Федька и замолчал.
Похороны в полицейской конторе, слава Богу, случались редко, но на сей раз, кажется, они были неминуемы…
В ремесле шура главное – всегда быть готовым к побегу. Мазурик и налетчик по натуре отважны, отчаянны, могут оружие в ход пустить, а шур ради успешности своего промысла должен быть несколько трусоват. И, где бы ни находился, краем глаза посматривать, свободен ли путь для бегства.
Демка был не силен, зато увертлив. И соображал скоро. Потому, когда Архаров увидел перед собой на столе сухарницу из сервиза графини Дюбарри, он долго не маялся сомнениями – а скользнул в открытую дверь.
Думал он уже на улице.
Его побег мог быть замечен тут же, а мог – несколько минут спустя. Так или иначе, следовало убежать подальше от Рязанского подворья. И первым делом, взяв извозчика, домой, за вещами и деньгами, покамест его не опередили. Потом уже можно забраться в безопасное местечко и придумать, куда деваться.
Москва теперь была не для Демки.
Оправдаться перед Архаровым он не мог – все так несчастливо сложилось, одно к одному, что он оказался виновен во всех смертных грехах. Он видел – обер-полицмейстер готов его выслушать, готов разобраться, да говорить-то было нечего! Демка и сам не понимал, как вышло, что покойный Скитайла узнал о поисках сервиза. История с ножом и вовсе была загадочной – надо ж было тому случиться, что Тимофееву жену закололи точно таким же ножом, как тот, что пропал из Шварцева чулана… да еще этот подвал проклятый… сам же Демка хвалился среди архаровцев, что всю Москву под землей излазил и даже пересек пешком Москву-реку по высокому, в человеческий рост, ходу…
Если бы в такую передрягу попал Федька – поставил бы целью докопаться до сути странных событий. Но Демка был иной – он, вздохнув, навеки распрощался с Рязанским подворьем. На Москве свет клином не сошелся – есть еще и Санкт-Петербург. Ловкому шуру везде славное житье – пока не поймали…
Приняв это решение на ходу, Демка огляделся – не видит ли кто из архаровцев, спешащих к крыльцу Рязанского подворья, куда он направился. И тут заметил, что на него, не отводя глаз, глядит девка.
Девок в Демкиной жизни было немало – он им нравился своей живостью и умением сказать ласковое словцо. А уж когда пел – сердечки так и таяли. Но сейчас Демке было не до прелестниц – а скорей бы ноги унести от полицейской конторы подалее.
Однако их взгляды встретились – и девка, не смущаясь, подошла к нему.
– А я тебя, молодец, знаю, ты в архаровцах служишь, – сказала она.
Бегая по архаровским делам, Демка не всегда надевал мундир – порой от него было бы более вреда, чем пользы. Вот и сейчас он был в простом кафтанишке, какой еще не всякий сиделец в рыбной лавке наденет. Но ремесло полицейского таково, что за день и в княжеских покоях побываешь, и в навозе изваляешься. А мундир, между прочим, беречь надобно.
– Про то вся Москва знает, – отвечал Демка и, полагая, что после такого ответа девка отвяжется, поспешил по Мясницкой к Мясницким воротам – там у храма мучеников Флора и Лавра сидел среди нищих некий слепец, который, если обратиться к нему известными словами, много занятного мог сообщить. Демка всего-навсего хотел узнать, как бы встретиться со знакомым шуром Грызиком, а от ворот он бы живо добежал до Подсосенского переулка, где снимал довольно большой, хотя и без окна, чуланчик.
Девка, однако, пошла с ним рядом.
Демка покосился на нее – не красавица, но личико приятное, одета чистенько, и в иное время можно бы за ней приударить – она ведь и сама не прочь.
– Ты, молодец, от меня не шарахайся, я к тебе с делом, – тут девка понизила голос. – Что, не задалась у тебя полицейская служба? А ты не горюй – ты меня послушай, глядишь, сладимся…
Тут лишь до Демки дошло, что девка кем-то послана.
– Ты чья такова? – спросил он.
– Похан мой всем на Ботусе шляком, – тихо и быстро отвечала она. – Не кобенься – не охлынем, будешь при дуване…
– Надобны пока рым да бряйка, – так же тихо, глядя мимо девки, произнес Демка.
– Кликни извандальщика…
Демка выхватил взглядом ярко-желтое пятно – широкий пояс поверх извозчичьего кафтана, свистнул, подсадил девку в бричку, и они укатили по Мясницкой.
– Масу сперва в Подсосенский, слам заюхтить.
– Завтра нельзя ли?
– Нельзя, – неохотно признался Демка.
– Ну, похляли.
Жил Демка, разумеется, небогато, да и порядка особого не соблюдал – целый деь на службе, ночевал – и то не всегда: иной раз был с архаровцами на задании, иной раз, умаявшись, оставался вздремнуть в верхнем подвале, а то Архаров брал к себе, а то находилась добрая душа, у которой муж по делам в какое- нибудь Пошехонье на месяц уехал…
Девка была шустра – так ловко собрала Демкино имущество и увязала в две простыни, что он только присвистнул. Простыни были хозяйские, но это его уже мало беспокоило – он знал, что вовеки в этот чулан не вернется.
Они быстро вынесли узлы, устроили их в бричке, и девка велела везти к Трубной площади. Но до нее не доехали.
Демка прекрасно понимал замысел: посланница неведомого похана путала след. В Подсосненском кто-то мог слышать, как она приказывала везти к Трубной. Извозчик, если Демку начнут искать, тоже мог брякнуть лишнее. А неподалеку от Трубной зашли в какой-то дом, оттуда послали девчонку – и вскоре прибыл «свой» извозчик, это Демка понял сразу.
Вот теперь поехали туда, куда следовало, – в Замоскворечье, да не напрямик, а задами.
– Как тебя звать-то, карючонок? – спросил наконец Демка.
– Катериной. А ты – Котюрко.
Прозвище Демка получил, когда смолоду любил пощеголять – таким молодчиком наряжался, что ремеслом заниматься уже не хотелось, а хотелось слоняться по гуляньям и заигрывать с девками.
Имечко это он уже года четыре как не слышал. В остроге, до того, как завербовался в мортусы, его так
