Удар был не сильный, не болезненный – просто хлесткий и звонкий. Пусть знает впредь, как разговаривать с мужиками. Демка развернулся и пошел в комнатушку – заново увязать растребушенный узел. Сейчас главное было – соблюсти достоинство!
Вот как раз теперь уходить он никак не мог.
Она же окаменела.
Демка сел на лавку. Коли тот похан и впрямь чего-то стоит, то к Демкиной оплеухе он добавит еще и свою: Катерину не для того за Демкой посылали, чтобы на нем свой скверный нрав вымещать. Вот сейчас это и станет ясно…
Девок-то на Москве превеликое множество, а клевых шуров, да еще прослуживших четыре года в полиции и знающих немало секретов Рязанского подворья, пожалуй, только один и есть. Так что надо собраться с духом, чтобы выйти к тому похану уверенно, по-хозяйски, и коли он начнет выказывать норов – сразу ставить на место.
Внизу началась какая-то суета. Похоже, кто-то приехал, и несколько человек встречали его весьма бурно.
Наконец дверь Демкиной комнатушки отворилась.
– Ступай вниз, – сказала Катерина, глядя мимо Демки.
– Как звать надобно? – спросил Демка и сам же ответил: – Демьян Наумович, пожалуйте вниз. Так-то, смурулка безбекенная.
Он показал себя, усмирил дерзкую девку – и вот теперь она сама захочет, чтобы приласкал. С Демкой и такое случалось…
Он спустился в горницу и увидел там давешнего кавалера, Клаварошеву родственницу и еще одного человека. Тот, не смущаясь присутствием дамы-француженки, разувался, башмаки уже снял, теперь стаскивал чулки.
Кавалер, оказывается, прекрасно говорил по-русски.
– Я своими руками готов его убить как виновника всех бед моих! По его милости я оказался в столь жалком положении, я не могу и ста шагов пройти – я задыхаюсь!.. Просвет в горле моем все уже, и врачи ничего не могут поделать – сие неисцелимо! Вот слышите, слышите? Я болен смертельно, их лекарства не помогают мне!
Дыхание у него и впрямь было подозрительное – короткое и со свистом.
– Погоди, будет и на твоей улице праздник… – сказал собеседник, так склонившийся над босыми своими ногами, что Демка не видел лица, один лишь затылок. – А что наша красавица? Все тоскует?
Дама в коричневом платье, стоявшая рядом с кавалером, отвернулась – это ее назвали красавицей, но слово, обрадовавшее бы любую женщину, эту – ввергло в печаль. Она сказала кавалеру что-то по- французски и решительно пошла прочь из горницы. Кавалер попытался удержать ее.
– А и Бог с ней, – беззлобно заметил приезжий. – Другую тебе, сударь, подберем, не такую сумбурщицу.
– Другой не надобно!
Дама освободилась от его руки.
– Катиш! – сказала она и добавила что-то, видать, обидное для мужчин, потому что Катерина, испуганно поглядев на приезжего, сразу устремилась к ней, приобняла и, утешая, повела прочь.
Демка встал, подбоченясь. Вот сейчас следовало показать свою силу и свою злость.
– Собери поесть, Катенька, – сказал девке вслед босоногий гость. – Да корпии приготовь, да бинтов, да банку с мазью… эк я ногу-то разбередил…
Он встал и повернулся к Демке.
– Вот и славно, молодец, – произнес он наидобрейшим голосом, улыбнулся, указал на стул. – Садись, потолкуем. Будешь умен – многие дела вместе сделаем. Э?
Демка смотрел на него пристально.
Зрение не обманывало – это точно был Иван Иванович Осипов, известный на Москве как Ванька Каин.
Старик Елизаров мало что знал о похождениях своего непутевого сына. Потеряв в чуму семью – молодую жену и двух детишек, насилу выкарабкавшись из барака при Даниловом монастыре, Семен Елизаров так и не вернулся к правильной жизни. Служить в полиции он более не желал – и Архаров даже вспомнил, что с самого начала, принимая дела, слыщал от кого-то про канцеляриста, оставшегося в живых, но сильно повредившего здоровье. Поскольку и без него забот хватало – Архаров и не возразил против его отставки.
Промышлял Елизаров Бог весть чем – нанимался сочинять прошения, бегал с какими-то комиссиями, пробовал торговать. Где он разжился полицейским мундиром – старик не знал, а рассказал лишь, что однажды Семен привел домой мужчину и объявил, что сдал ему комнату. Мужчина же сказался архаровцем, Антоном Афанасьевичем Фальком, недавно переведенным в Москву аж из Ревеля.
Ничего удивительного в этом старик Елизаров не видел – коли сын не отстал от старинных своих канцелярских приятелей, то и понятно, что они посоветовали новичку Фальку, где можно недорого снять жилье.
Имя, конечно же, было фальшивое, но надо ж как-то этого злодея звать – и до выяснения настоящего им стали пользоваться все, от Архарова до Никишки.
Мнимый архаровец оказался человеком приятным, показывал карточные фокусы, пел сладкие немецкие песенки, баб к себе тайком не водил, заплатил за комнату вперед, опять же – соседи, зная про такого постояльца, присмирели – кому охота связываться с Рязанским подворьем?
– Многие ли соседи его видели? – спросил Архаров.
– А кто их разберет. Он поздно со службы возвращался, у нас-то рано ложатся.
– Приятный, стало быть, кавалер?
Абросимов пребывал между жизнью и смертью, ближе к смерти, а найденный во дворе на травке парень в одних портках тоже был опасно ранен пистолетной пулей. Он оказался двоюродным племянником старика Елизарова, едва не спятившая от страха баба – его женой. Кабы не Федька – приятный кавалер и ее бы пристрелил.
– Бабу следует строго допросить, – сказал Шварц. – Она непременно должна о нем что-то знать существенное.
– С чего ты взял, Карл Иванович?
– Она могла быть любовницей Фалька и знать некие особые приметы на теле.
– При живом-то муже?
Архаров имел в виду, что женщина каждую ночь проводила в мужней постели, а днем постоялец отсутствовал. Но Шварц его огорошил – сказал, что ему и не такие случаи известны.
– Стремление человеческого рода к воссозданию себя способствовало созданию еще всякой всячины, – произнес он, подняв перст, словно изрекал нравоучение. – И когда неверная супруга желает лишиться добродетели, она действует как опытный полководец против злокозненного врага.
– Ну, допустим, баба видела бородавку или там шрам. А ее мужа для чего убивать?
– Муж также мог видеть бородавку или шрам. Я разумею, в бане.
– Игривое у тебя нынче настроение, Карл Иванович, – только и мог сказать Архаров. Но позволил взять бабу вниз и показать ей орудия дознания, чтобы она охотнее заговорила.
Старика усадили с Тимофеем и велели переписать всю родню – надобно было проверить, не туда ли, к родне, прибежали прятаться фальшивые полицейские.
Архаров думал уж, что может взяться за иное дело, но приехал Захар Иванов, вместе с десятскими делавший обыск в доме Елизарова.
– Извольте, ваша милость, – сказал он, выкладывая на стол маленькие золотые ложки с ручками из красной яшмы. Было их четыре штуки.
– Мать честная, Богородица лесная, – сказал на это Архаров. – Найти мне Клавароша, живо!
И, когда француз явился, спросил его строго:
– Мусью, ты когда к Шитовым фехтовальным учителем наймешься?
– Я, ваша милость, произвожу необходимые переговоры, – отвечал Клаварош.
Переговоры осложнялись тем, что после ночных приключений в подвале Гранатного двора господин де
