обязанностей.
В доме не было ни души. Федька и Устин, вооруженный катовищем от метлы, обошли все комнаты, заглянули во все каморки. И поняли – здесь жили несколько мужчин и по меньшей мере две женщины, но все они вдруг куда-то впопыхах подевались. Даже пса увели – осталась одна веревка, привязанная к забору.
– Ты побудь тут, я добегу до Феклы, приведу ее, – сказал Федька. – Она тут всех знает. Может, сообразим, что к чему. Коли кто сунется – задерживай.
И убежал – волнение обычно мешало ему ходить пешком, а требовало скорости и некого внутреннего полета.
Устин уселся на крыльце и тосковал с четверть часа или поболее – пока не вернулся Федька.
– Фекла пропала! – сообщил он. – Детишки дома одни, бабы нет!
– Господи Иисусе! – отвечал Устин. – Это что же деется?!
– Велели ж ей дома сидеть!..
Устин развел руками.
Конечно, Федька предпочел бы, чтобы его напарником в этом розыске был некто иной. С Ушаковым, или с Тимофеем, или с Канзафаровым они могли бы сейчас дружно и на разные лады изругать дом, его жильцов, зловредного Скеса и сгинувшую Феклушку. Устин же в такого рода деле был не товарищ.
– Фу-у, аж в горле пересохло, – сказал Федька. – Может, они нам квасу оставили?
Но в сенях нашелся только бочонок с квашеной капустой, от которого пахло очень подозрительно.
– Вот так выпьешь рассольцу – и к дяде Агафону в мертвецкую, – буркнул Федька.
Устин в таких случаях чувствовал себя неловко – ему все казалось, будто в неурядице есть и его вина, и он должен спешно исправлять положение.
– А я из колодезя водицы наберу, – быстро сказал он. – Вишь, у них тут свой колодезь.
Этот колодезь в отдалении был виден в открытую из сеней на крыльцо дверь.
– Старый, – отвечал Федька. – Гляди, сруб совсем трухлявый и ворота нет.
Но Устин, пылая услужливостью, уже схватил ведерко и поспешил к колодцу. Федька усмехнулся – вот сейчас он добежит и поймет, что нужна еще веревка.
Устин наклонился над колодцем, очевидно, оценивая его глубину, застыл, отшатнулся, замотал головой и, уронив ведерко, побежал к крыльцу.
– Федя, там кто-то есть!
– Яшка! – воскликнул Федька.
Веревки они не нашли, разодрали простыню, связали полосы. Федька скинул кафтан, камзол, башмаки, сдернул чулки, подумал – и стащил штаны. Приказав Устину держать и не выпускать, хоть бы руки оторвались, Федька скинул край самодельной веревки в колодец, перешагнул через сруб и сам полез туда.
Колодец был неглубок – поблизости от реки водоносные слои почвы располагались довольно высоко. Вода, правда, была не лучшего качества, да ведь к водовозу не набегаешься, спасибо, что хоть такая есть. Федька первым делом захлестнул веревочной петлей то, что сверху увидел Устин, – две ноги в грязных и мокрых чулках. Разворачивать тело вверх головой он не стал – это бы, пожалуй, никому не удалось меж узких стенок. Потом, выбравшись, он помог Устину тащить – и очень скоро они извлекли мертвое тело, перевалили через сруб и уложили на траву. Голова покойника, разбитая чуть ли не кузнечным молотом, была в грязи, в какой-то тине, и прикасаться к ней ни у Федьки, ни у Устина не было никакого желания.
– Омыть надобно, – жалобно сказал Устин, – и псалмы над ним читать.
– Вот и омывай, – буркнул Федька.
Он, опустившись на корточки, глядел в дальний угол двора, поросший густой травой. На душе было пасмурно. Сперва – бедняга Абросимов, теперь вот Яшка, да что это за мор на полицию напал? И почему именно ему, Феде Савину, такое сомнительное счастье?..
– Ты куда? – спросил он Устина.
– В дом. Может, под образами Псалтирь сыщется.
– Беги лучше в контору, пусть дадут телегу, отвезем Скеса в мертвецкую. Там и почитаешь псалмы.
Устин взял ведерко и стал привязывать к ручке простынную полосу.
– Оставь, – велел Федька. – Там не вода, а грязь одна. Этот колодезь давно засыпать пора.
– Может, поверху немного чистой воды найдется, с Божьей помощью…
– Не найдется. Добеги уж лучше до соседей. Заодно расспроси, кто тут живет и какого бы рожна им вдруг всем удирать.
Отдав это распоряжение, Федька выпрямился и пошел к оставленным на траве штанам и камзолу.
Устин сообразил, где должны быть ворота, да и несложно было – здесь, на краю его родного Зарядья, оставалось очень мало старых московских домишек – местность под названием Васильевский луг была отдана государыней под огромный Воспитательный дом. Это заведение было прекрасно известно архаровцам – все найденные в неожиданных местах младенцы до двухлетнего возраста, на коих никто не предъявлял прав, туда отвозились.
Устин обошел дом и обернулся. Оборачиваться, чтобы лучше улеглась в голове дорога, его выучил Тимофей. Он увидел высокое крыльцо и рядом с ним – низкую дверцу в погреб.
Ему показалось странным, что они с Федькой обошли весь дом, а даже не подумали, что под домом есть погреб с отдельным входом. А в погребе может ведь отыскаться нечто важное для розыска и следствия.
– Господи благослови! – сказал Устин и, недолго думая, стал вытягивать из пазов тяжелый засов.
Дверь открывалась наружу, но очень туго – от сырости осела и перекосилась. Устин не смог ее распахнуть и, протиснувшись в щель, стал пихать, упираясь плечом. Он уже почти справился с задачей, но тут грянуло, в глазах пронеслись звездные круги, стало тихо, а потом вдруг – неимоверно холодно.
Устин зашевелился, стараясь спастись от холода – скорее всего, уползти от него куда-нибудь подальше. Открыть глаза он догадался не сразу.
– Слава Богу! – сказал Федька, нависнувший над ним, и поставил наземь ведро. – Я уж думал – и тебя к дяде Агафону!
– Меня? – спросил Устин, плохо понимая происходящее.
– Тебя нет и нет, я следом пошел, гляжу – ты тут валяешься. Ну, что делать? Я не Матвей Воробьев. Вижу – ведро…
Воду он для экономии времени зачерпнул там, где нашли мертвое тело. И в ведре только что лягушки не квакали – а всякой дряни было преизрядно.
Тут лишь до Устина дошло, что ему не только холодно, но и мокро. Он попытался сесть, Федька протянул руку.
– Голова кругом, – объяснил Устин свое состояние.
– Ну, коли тебе по маковке этим вот ушатом досталось…
Ушат лежал тут же, у высокого порога погреба.
– Ты сиди, сиди, – сказал Федька. – Тот, кто тебя этак благословил, давно уж сбежал. Чертова баба Фекла! Была бы она тут – послали бы в контору за помощью. Где ее только нелегкая носит? Ты не бойся. Я вон тоже от поручика Тучкова зимой такой презент получил. Лучшее средство от него – проблеваться. Потом, правда, сколько-то времени башка трещала. Ничего, у нас, у архаровцев, черепушки крепкие!
– Как он там заперся? – спросил Устин.
– Кто заперся?
Устин хотел объяснить, что засов можно задвинуть только снаружи, но мысли и слова как-то не складывались вместе, не цеплялись друг за дружку.
– Господи, милостив буди мне, грешному, – пробормотал он. – Федя, ты ступай… за телегой…
– Будь тут, не уходи, – приказал Федька. – Я выйду к реке – глядишь, упрошу какую-нибудь добрую душу добежать до конторы.
Но ему повезло более, чем он рассчитывал.
Попав на набережную, он увидел обоз из трех телег и полюбопытствовал, нельзя ли с возчиками как-то срядиться. Ему отвечали, что недосуг – везут провиант в Воспитательный дом, а оттуда заберут детишек, чтобы доставить по уговору в село Измайлово на воспитание, там уж и бабы-кормилицы ждать будут.
