Нинка нажала кнопку отбоя и победно взглянула на Соню:
– Во вторник на следующей неделе, в пятнадцать часов. На этой, говорит, все занято. Врет, конечно, ну и хрен с ней.
– Нин, ты что, белены объелась? А если узнают?
– Не узнают.
– А вдруг у Козьей Морды будут неприятности?
– У таких, как она, неприятностей не бывает. Только благодарности в личном деле, почетные грамоты и денежные вознаграждения.
– И все же…
– Короче, Склифосовский! Скажи лучше спасибо своей подруге и объясни подоходчивей, зачем рвешься к начальству?
– Я… хочу извиниться.
– Извиниться? – опешила Нинка. – Уж не за того ли придурка, которого я козлом назвала?
– Ну… – неопределенно протянула Соня.
– И эта ненормальная еще спрашивает, не траванулась ли я беленой! – всплеснула руками Нинка Капустина. – А сама-то ты чем объелась? Мозгами с горошком?
Ответить Соня не успела, поскольку зазвонил мобильный, и на дисплее высветилось имя «Маша» – подпольная кличка майора Шарафутдинова. Соня придумала ее после того, как обнаружила, что сама проходит в его мобильном списке абонентов под кодовым названием СОБР. Для майора – Софья Образцова, для жены – Специальный отряд быстрого реагирования. Остроумно, правда? А главное, удобно и вообще просто замечательно.
Далее в списке имен значились ОМОН, РУБОП и ОБЭП. И Соня с Мартой немало повеселились, разгадывая сии замысловатые аббревиатуры. Не в смысле истинного значения, естественно, а на предмет замаскированных в них дам. А в том, что за сими грозными обозначениями сокрыты именно дамы, лично у Сони не было ни малейших сомнений. Впрочем, как и права трепыхаться по этому поводу.
С Шарафутдиновым они встречались довольно часто, если учесть его сумасшедшую работу, семью и список закодированных абоненток, которых тоже приходилось окучивать время от времени.
А может быть, она ошибалась. В смысле ОМОНа и РУБОПа. Может, именно она, Соня, и была той единственной и любимой женщиной майора Шарафутдинова, о которой поют песни и слагают стихи. Если, конечно, забыть при этом о жене с дочками. Но разве можно об этом забыть?
Жену звали нежным именем Гюльнара, старшую дочку загадочным – Рушана, а малышку – Наиля. «Мои-то три беды», – говорил о них майор Шарафутдинов. И это все, что слышала от него Соня. Он никогда не рассказывал ей о своей семейной жизни в отличие от Даника, который вечно ныл, жаловался, возмущался и недоумевал.
Инициатором их встреч всегда был Рафик. И Соню, честно говоря, пугала его неподдельная огненная страсть. Возможно, не последнюю роль здесь играла ее собственная сдержанность. А лукавить с ним она не хотела. Это был праздник плоти, феерически яркий, но душе на нем не было места. И Соня знала – когда Раф остынет, когда отпадет от нее, охваченный новой любовью, она будет вспоминать о нем с нежностью, но без грусти, все реже и реже, пока совсем не забудет. И даже желала этого, и ждала, и тяготилась, потому как нести тяжело, а бросить жалко. И боялась потерять в нем надежного друга, преждевременно оттолкнув, обидев, ущемив хрупкое мужское самолюбие…
– Алё, ты слушаешь?
– Да-да, – спохватилась Соня. – Конечно, слушаю! А как же.
– Значит, завтра я отъеду на пару дней, по работе. А у тебя в четверг тестирование, не забыла?
– В четверг? Ты же сказал, восемнадцатого?
– А в четверг, по-твоему, какое?
– Какое?
– Ну, Соня, что за детский сад! – расстроился майор Шарафутдинов. – Я договорился, люди ждут. Если ты не хочешь, так и скажи.
– Ну ладно-ладно. Все пройдет нормально. Приедешь – позвони. Я… буду скучать…
– Считай, что я поверил…
Сразу после тестирования впечатленная Соня поехала к Марте. А поскольку тетка кулинарией, мягко говоря, не увлекалась, заказала по мобильному пиццу на дом, пару салатиков и упаковку томатного сока. Так что к дверям они подошли одновременно с курьером, и, приняв у него коробку с пакетом и вручив взамен нужную сумму, Соня нажала на звонок, будучи во всеоружии.
– Быстро накрывай на стол! – весело распорядилась она. – Я голодная, как сорок тысяч братьев! Позавтракать не успела. А в этом дурацком тесте семьсот вопросов. Семьсот! Ты можешь себе представить? И каких вопросов! Вот послушай, я выписала некоторые, самые убойные: «У меня бывает кал черного цвета». А? Каково? Через это мелкое сито не проскочит ни один засранец, способный очернить своими нетрадиционными испражнениями девственную чистоту наших внутренних органов, то бишь милиции.
– Как только они туда просеиваются, хотелось бы знать, – злобно ощерилась Марта. – Эти твои засранцы. На прошлой неделе поехала с клиентом в Красногорск. Он по дороге на дачу сбил возле Дедовска старичка прохожего. Тот умер в больнице. Так два сопляка дознавателя из местного РОВД – в моем присутствии! – говорят ему: «Зачем тебе бабки тратить на адвоката? Плати нам, и мы порешаем все вопросы».
Сегодня ночью звонит мне тетка – сына арестовали с наркотиками. Договорились с ней встретиться утром, заключить договор на защиту. А следователь наркоконтроля, который ее отпрыска допрашивал, сказал: «Если заключите договор с адвокатом, которого я укажу, и передадите ему десять тысяч долларов, мы отпустим вашего сына под подписку о невыезде. А уж как дальше дело пойдет, гарантировать не могу, поскольку взяли его с поличным».
«Ну что ж, – говорю я ей, – тут возможны три варианта развития событий. Первый тот, что он озвучил, – сына до суда не арестуют. Второй – провокация с его стороны, вас привлекут за дачу взятки должностному лицу. А третий – вы ставите в известность о вымогательстве службу собственной безопасности, идете к нему с помеченными купюрами, и мерзавца изобличают». А она мне на это ответствует: «Я пойду к нему с диктофоном, так что второй вариант исключается. А что касается третьего, так неужели вы думаете, я начну бороться за чистоту их рядов, вместо того чтобы вытащить сына из тюрьмы хотя бы на этом этапе?»
Вот и все дела. Я даже не говорю о совести и чести. Я говорю о страхе. Ведь они же ничего не боятся!
Знаешь, если бы я работала в службе собственной безопасности, то пахала бы сутками и по-настоящему наслаждалась, уничтожая всю эту мразь!
– «Адвокатическая трагедия». Часть третья, заключительная – «Шум и ярость», – подытожила Соня. – Вот ты всю жизнь в прокуратуре протрубила. У вас там, конечно, все по-честному было, как в кино.
Марта пожевала губами.
– У нас в группе одна девочка училась из Баку, дочка какого-то местного божка. Динара Фейзулаева ее звали. Лет через пятнадцать после окончания университета она в Москву приехала и меня разыскала. Я тогда уже зональным прокурором работала. А у нее какие-то криминальные проблемы приключились то ли с братом, то ли с мужем – не важно. Достаточно, думаю, серьезные, если разбирались на союзном уровне. И вот она просила вывести ее на нужного человека, чтобы тот за большие деньги решил все их проблемы. Я ей, помню, тогда сказала в благородном негодовании: «Ты эти свои азербайджанские штучки брось! В прокуратуре Союза взяток не берут!» А она мне ответила: «Дура ты, Марта. Берут, и много. Я ведь тебя не прошу поступиться принципами – просто выведи на нужного человека». Это я сейчас понимаю, какой жалкой идиоткой выглядела в ее глазах, а тогда свято верила в свою правоту.
– А если бы ты, нынешняя, оказалась в такой ситуации?
– Трудно предугадывать свои действия, – задумчиво проговорила Марта. – Но думаю, взяток брать не смогла бы. Даже если бы захотела, не смогла.
– Вот видишь, – укорила Соня, – везде есть честные люди, в том числе и в милиции.
– Например, твой Шарафутдинов.
– Во-первых, он не мой.
