– Я… – Делберт сглотнул и ссутулился, отодвигаясь от меня, будто ждал удара. – Я многое забываю.
– По каким предметам ты писал контрольные в прошлом году?
– Не помню.
– Какие вообще предметы ты изучаешь в школе?
– Ну… всякие. Разные.
Он покраснел, но не смог назвать самые простые из учебных дисциплин. В старшей школе настолько отсталому парню делать нечего. Может, он и начальную не закончил?
– Сколько будет семью восемь? – выпалил я.
Делберт уткнулся лицом в поднятые колени и обхватил их руками, но уши прикрыть не додумался, а они горели, как после хорошей трепки.
– Трижды четыре? – не отставал я. – Дважды два? Сколько это будет?
Его молчание говорило само за себя. Значит, вот почему для родителей и соседей он – выродок. Парня, не способного запомнить таблицу умножения и количество учебных семестров в году, конечно, гордостью семьи не назовешь. И никто не может дать гарантии, что завтра такой подросток не забудет, как пользоваться газовым баллоном или закручивать кран в ванной. А то, что он выдумывает названия полевым цветам, ничего не меняет. Вряд ли он способен повторить свои выдумки через пять минут после того, как произнес их.
Но вся моя логика
рассыпалась мелким песком, стоило вспомнить его глаза. У слабоумных таких глаз не бывает.
– Посмотри на меня, Делберт, – попросил я. Он покачал головой, не поднимая лица.
– Как зовут твоих учителей?.. Сколько этажей в твоей школе?
– Два, – еле слышно выдохнул он.
Хоть это помнит! Потому что это проще элементарных примеров на умножение.
Оглоушенный новой догадкой, я быстро спросил:
– А какие шкафчики у вас в коридоре?
– Обыкновенные.
– Деревянные?
– Да. Коричневые.
– В общем, те самые, от которых ключи только у учителей?
– Конечно.
Любой человек, проучившийся в школе ровно один день, поразился бы глупости моего вопроса. А Делберт попался на крючок, как рыба из моего сна. Рыба с умными несчастными глазами.
– В школьных коридорах стоят шкафчики для учеников, – сказал я. – Стандартные металлические. И ключи от них раздают ученикам в первый день учебного года. Ты и это забыл?
– Забыл, – через силу выдавил он.
Я положил руку ему на плечо. Почувствовал, как напряглись мышцы, и подождал, пока он расслабится. На это ушло минуты две.
– Я не собираюсь над тобой смеяться, Делберт, – негромко сказал я. – И не буду ругать за вранье. Просто хочу услышать от тебя самого: ты вообще ходишь в школу?
Он сделал то, что я и ожидал: повел головой из стороны в сторону и снова сжался. Выступившие на шее позвонки словно ждали топора.
– Почему?!
– У нас… так заведено. Если всех в школу отправить, работать будет некому.
– И в начальную не ходил?
– Нет.
– Никогда?
– Ни одного дня. Я… Я вообще не знал бы, что такое школа, если бы…
Ему понадобилось перевести дыхание. Я осторожно погладил вздрагивающее плечо.
– Если бы не мистер О'Доннел, – закончил Делберт. Голова наконец-то приподнялась; я увидел мокрую от слез щеку. – Он мне много рассказывал. Научил читать и писать, давал книжки. В Моухее ни у кого больше книг нет, а у него – несколько полок. Я все прочел. Мистер О'Доннел хороший человек.
– Его дочки ходят в школу?
– Нет. Но их он тоже научил, как и меня. А Дилана мистер Пиле учил. И телевизор мы все смотрим. Телик лучше школы, правда? Все время что-то новое узнаешь.