писал сильно против иезуитов, когда правительство на беду свою, при Карле X, снова подпало влиянию неисправимого братства. - Монлозье умер в горах своих, посвятив последние годы исследованию таинств волканической природы, его окружавшей. Соотчич и, кажется, сосед его, Барант, описали жизнь мудреца- мечтателя. Смелому защитнику духовенства оно отказало (в Клермонте) в панихиде; но поселяне, 'les courtisans de la Montagne', провожали его остатки до могилы его, вырытой им самим на вершине гор. Он завещал обложить тело его ароматическими травами.
Другой товарищ Дежерандо в поэтическом панегирике, Маре, герцог Бассано и секретарь Наполеона, написавший в австрийской тюрьме и в тяжких оковах драму в 1500 стихов, которую после играли в салоне Бассана министра. Маре был брошен в темницу австрийцами в Мантуе, когда он отправлен был домогаться после убийства Лудовика XVI о спасении королевы и детей ее. Он не доехал до места своего назначения, и королева погибла. По размене пленных, Цизальпинская республика прислала к Маре депутатов с цепями его, кои он сохранил до своей кончины. 'Des glacons de Moscou, des champs de l'Ausonie' рука Бассана писала указы, приказы и проказы Наполеона:
Il tragait les decrets d'un pouvoir heroique
Sur l'affut d'un canon.
Он же был единственным имперским министром, оставшимся при императоре в Фонтенебло:
De la fidelite, toi, le vivant exemple,
Toi, le courtisan du malheur!
Лакордер будет два месяца проповедовать a Notre-Dame.
Вчера я встретил на улице профессора Римского университета, знаменитого ориенталиста Ланчи, коего я знавал в Риме. Он шел ко мне с запиской реформатского пастора, который приглашает нас на вечеринку с другим пастором Кокёрелем слушать беседу римского аббата Ланчи - о Библии! Ланчи написал новые комментарии на Библию, и так как первая книга его о древностях церковных отобрана и держится под спудом папою, то он печатает новую в Париже, хотя продолжает быть профессором Римского университета. Он намерен читать здесь публично лекции о Библии; что то скажет нунций? Ланчи останется здесь на всю зиму. Он уверял меня, что знаменитый ориенталист и библейский толкователь профессор Гезениус, недавно умерший, коего я 1 1/2 года слушал лекции в Гале, многое заимствовал и даже перепечатал из первой книги его о финикийских и прочих древностях.
29/17 ноября. Вчера мне удалось провести приятный и наставительный для меня вечер в жарком и быстром разговоре с умным и ученым священником и с дамою - первоклассною и по уму, и по учености, и по душе. Мы разбирали проповедников здешних и от них перешли к предметам проповедей. Я спорил больше для того, чтобы слушать, наводить на возражения, на доказательства; прения кончились мирно. Священник обещал ввести au cerele catholique, коего он был одним из основателей. В понедельник там будет ораторствовать Тюльский епископ. Это общество составлено для сношений католических писателей между собою: там рассуждают, читают - с целию знакомить членов с успехами католическими и с талантами, кои ему служат и доброхотствуют. Этот священник мне предложил также познакомить и с аббатом Coeur, коего проповедями я наслаждался не одну зиму. Теперь он занимает место в Сорбонне, т. е. кафедру духовного красноречия, и оттого нигде не проповедует: приятель его описал нам его ангельский, детский характер, любовь к бедным и сирым и труды его по долгу проповедника и профессора: он часто более суток работает и до изнеможения; но если представляется случай помочь хотя ребенку, то он все бросает и предается помощи ближнего, как сестры милосердия. - Этот же аббат (коего имени еще не знаю), при здешнем архиепископе, и может доставлять места близ кафедры в Notre-Dame, когда Лакордер начнет свои конференции. - Послезавтра Ботень проповедует a Louis d'Antin в 3 часа, - а перед тем в полдень проповедь евангелическая - au culte non salarie par l'Etat, Rue de Provence.
Возвратился из аббатства Рекамье, где нашел Токвиля с женою, m-me Tastu, Шатобриана, Баланша, герцога Розена, и умно-говорливого племянника Рекамье. От возрождения разных журналов, получающих новую форму и новую или несколько иную жизнь, как например 'La Presse', перешел или спустился разговор до фельетонных романов: 'Вечный жид', 'Таинства Парижа' и проч. 'La Presse' со 2 декабря увеличит объем и листы свои; она более займется политическою и серьезною литературою. Ламартин будет помещать в ней 'Историю жирондистов', если не вполне, то большими отрывками. Такие сотрудники могут подорвать 'Constitutionnel', хотя фельетонный роман дал ему такую популярность, что в провинциях нанимают чтение по часам - до 3 часов утра! - Спор между Баланшем, m-me Recamier и m-me Tastu зашел о том, до какой степени вредят нравственности читателей и, следовательно, всей публике эти романы, кои поносят или клевещут самые богоугодные заведения, чтобы подольститься к господствующему вкусу, смешивая les associations religieuses с иезуитскими кознями, - Sue уверяет, что хлебника его хотели подкупить иезуиты, чтобы отравить его.
Д'Эстурмель положительно знает, что Ламартин запродал себя на всю жизнь, прошедшую и будущую, так же как Шатобриан, т. е. продал за несколько сот тысяч право на старые свои сочинения и на все новые, и именно на 'Историю жирондистов', которая едва ли не распространится, и на историю всей революции. Отныне все, что он напишет, принадлежит не ему.
Прочел статью в 'New Quartely Review' _о политическом, нравственном и литературном состоянии Франции_; она мне во многом очень понравилась; обсуживает многое и многих беспристрастно; между прочим, напоминается, что мы не знали; современность первоклассных мужей нашей эпохи: Шатобриан, Наполеон, Кювье, Вальтер Скотт, Веллингтон одногодки - все они родились в 1769 году. Выхваляя книгу Ranee 'The freshness of its colouring and the vivacity of its emotions', рецензент прибавляет: 'A poet of the school of sir Robert Southey has said: The courser with his nostrils of fire who flies over the sand of the desert, never grows old - he dies'.
Корреспондент Review упомянул и о здешней выставке художественных произведений, заметив, что подделка (imitation) в мануфактурных произведениях показывает уменьшение если не роскоши, то богатства, в одних руках сжатого. Разделение достатка на мелкие или умеренные части видимо в сей замене дорогих материалов дешевыми. 'Поддельные бриллианты, поддельное золото, серебро и все драгоценные вещества. - Камень подражает мрамору; дерево заменяет камень; бумага заменяет дерево,потом механика, заменяющая руки и т. д. - Как последнюю черту я приведу девиз, вырезанный на медали, которая раздавалась в награду первым фабрикантам на выставке. Медаль представляет Францию, венчающую Гения мануфактуры, с сими словами: _от тебя мне богатство, от меня тебе честь_. - Сказав противное: от тебя мне честь, от меня тебе богатство, они выразили бы мысль более благородную и более просвещенную; но зато избранная ими надпись справедливее'.
В последнем нумере 'Revue des Deux Mondes' прекрасная статья об английских essayst-ax, и именно о канонике Сиднее Смите, коего я знавал и любил в Лондоне и встречал во многих замках Шотландии и Англии. Он был одним из первых и главных учредителей 'Edinburgh Review'; кроме Горнера (коего брата знаю), я знавал их всех: Jeffrey, Муррая, Гамильтона, Брума и проч. Желал бы прочесть сочинения С. Смита: он почитался остроумнейшим писателем и даже проповедником-юмористом. - Чаще всего я встречал его у Галама (историка средних веков и английской конституции), у Макинтоша (историка Англии), у Брума и Ландсдоуна и, помнится, в Шотландии у Джеффрея и Муррая, соиздателей 'Edinburgh Review', ныне шотландских лордов-судей. Какое блистательное поприще совершили все сии журналисты! И не подлыми средствами. Жаль одного: они поссорились с Вальтером Скоттом, который после размолвки с ними до самой кончины не брал в руки 'Эдинбургское Review', хотя сначала сам ободрял и набирал издателей: первое я слышал или от биографа и зятя его Локарда, или от одной из дочерей В. Скотта.
Я читаю теперь новую книгу: Schlozer. 'Ein Beitrag zur Litteraturgeschichte des 18-ten Jahrhunderts', von Adolf Bock. 1844. - Кроме введения, которое темнотою и каким-то неярным взглядом на науки и на людей вообще того времени мне не совсем понравилось, в книге сей превосходно оценены заслуги Шлецера как историка, как педагога, как журналиста и публициста, как писателя о политике, о государственном праве и вообще, как коренного и почти первейшего пробудителя здравых политических идей в Германии; но до французской революции, и, следовательно, не ею и не ее проповедниками увлеченного, хотя, впрочем, Шлецер много заимствовал из либеральных авторов французского 18-го века, коих знавал лично: Вольтера, Goguet ('Histoire des lois'), Дегинья и проч. Я узнал из сей книги много подробностей и важных анекдотов из жизни Шлецера, мне неизвестных, хотя я многое знал и знаю о нем другим, и даже немцам неизвестное.
В этой умной и почти пылкой характеристике Шлецера Боком - выставлен он во всех главных действиях
