поверишь… Каган клевещет…
Стоявшие вкруг русы закричали:
– Врет гадюка! Измена! Смерть изменнику!
Ратко схватил Михаила за волосы, достал меч и повернул его голову к русам.
– Убей его! Убей пса! – кричали русы. – Смерть предателю!
На него посыпались удары и полетели плевки. Ратко стоял, держа его за волосы, готовясь перерезать Михаилу горло, и ждал только, когда русы насытятся местью. Но Каган опередил:
– Подожди, вождь, не спеши! Он еще не сказал, куда он скрыл вашего врага – сына Тимофея. Нам нужно его вернуть на место – он указал на пустующий крест. – Кстати, вчера мы не распяли одного злодея. Он пытался бежать. Но его крест приготовлен и ждет своего христианина. Они же так любят кресты!
– Правильно! Любо! Любо! На крест шакала смердячего!
Михаила швырнули на землю и прижали голову ногой к песку. Он посмотрел из-под чьей-то подошвы и увидел охваченное ужасом лицо Венеславы. Ее огромные глаза сверкали от слез, приоткрытый, перекошенный от ужаса рот как будто бы стонал, но не было слышно. Не было слышно, но стонал громко, очень громко. Он не стонал, он кричал ураганом, срывающим крыши, вырывающим с корнем дубовые рощи шквалом. Беловский слышал ее, хотя не было слышно. Ее толкали, трясли за плечи, разбрызгивая из глаз драгоценные искры слез, показывали на Михаила пальцами, что-то ей говорили, убеждали, а она все кричала и кричала молча, не в силах оторвать от него небесных глаз. Михаил тоже улыбнулся ей глазами:
– Ангел-Венеславушка, не плачь по мне! Слезы твои – живая сила Руси. Окропила ты своими глазками всю ее. Нет в ней уголка неосвященного твоими святыми слезками.
Неизвестно как, но Венеслава все поняла. Она упала на колени, обняла его, прижалась и прошептала:
– Я не верю им, Мишенька!
Ее быстро оторвали множество рук и куда-то унесли. Стало одиноко, пустынно, холодно…
Он не слушал окружающее. Он думал о Венеславе и о том, как всего одна маленькая девочка своим присутствием может включить жизнь. Или выключить отсутствием. Вот ее увели, и жизнь сразу остыла. Сейчас она появится, и станет светло и радостно. Даже тут, в этом положении.
Его пинали, били и называли самыми грязными словами. И это были его любимые русские люди, его предки. Он пришел сюда, на эти страдания ради них, ради их потомков, ради их вечной жизни. А они его бьют смертным боем… Господи, Господи, укрепи меня! Не знают они ничего, как объяснить им? Не поймут они, не поверят! Не поверят, что он из XXI века, что он может рассказать столько про их будущее, подготовить их к нему, чтобы они потомкам свом передали – где, когда и чего опасаться. Но не поверят ведь! Потому что невозможно им в это поверить! Они верят Кагану, верят, что он, Мишка Беляк, – предатель, лазутчик и шпион! Что из-за него погибло столько русов! Это – правдоподобно с их точки зрения. А в то, что он родился только через тысячу лет, разве можно поверить? Господи, ну зачем ты так часто ставишь нас перед тем, во что невозможно поверить? Господи, укрепи дух мой! Тимофей, моли Бога обо мне!
Беловского завалили на спину, о чем-то спрашивали, но он их не слушал. Кажется, они предлагали ему быструю смерть за выдачу Захарии. Что значит – быстрая или короткая? Это значит долго или сразу. Это значит, что он умрет скоро или через какое-то время. Но какая ему разница, если он еще даже не родился? Чем они его хотят запугать, неразумные?
Он смотрел на русов, которые сидели на нем и стояли рядом. Он понял, что ищут гвозди, которых у русов не было. Послали к хазарам за гвоздями. Сейчас их принесут.
Каган подошел к Михаилу:
– Все-таки мне очень жаль тебя. Ты ведешь себя очень достойно. Я еще не видел такого мужества перед казнью. И это – искренне.
Беловский понял, что он не врет.
– Мне тоже жаль тебя, Каган. Поверь, я не врал тебе.
Каган попросил русов оставить их одних, отпустить Михаила и отойти на двадцать шагов.
