– Правильно! – оживился Пельмень. – Поехали лучше домой. Мать, наверно, рыбу жарит. И кино сегодня по второй... – Никакой рыбы! Скоро столько рыбы у тебя будет, что у самого хвост вырастет. Банки трогать пока не будем, там охранники какие-то, сигнализация... Чувствую, много шума выйдет. Нашатнем для начала пару магазинчиков или ночных палаток.
Пельмень издал тихий, но очень жалобный стон протеста. Вещи, которые говорил Пакля, казались настольки дикими и чуждыми Пельменю, что голова шла кругом.
Между тем уже смеркалось. Пакля надеялся, что с наступлением темноты робкие и рыхлые горожане попрячутся по берлогам, да куда там... Город жил и веселился, люди толпились на улицах, пили пиво в летних кафе. Пельмень с Паклей тоже были бы не против словить кайф на пластмассовом стульчике со стаканом пива, но не имели на то материальных ресурсов. Пакля успокаивал себя тем, что до наступления новой жизни, лихой, беззаботной и богатой, оставалось лишь несколько часов.
После полуночи они пришли к автовокзалу, где их уже дожидались оба близнеца, малость посвежевшие. В привокзальном скверике никого не было, кроме пары собак и пьяного бродяги, уснувшего поперек тротуара.
– Пакля! – воскликнул вдруг Пельмень. – Гляди, у этого близнеца вся рожа в крови.
– Вижу. Ну и что?
– Может, на них напали?
– Да ну... Небось поймали собаку и сожрали живьем. Вот будешь ныть, скажу им, что тебя тоже жрать можно. Ты, наверно, жирный, мягкий, питательный. После тебя даже в зубах ковырять не надо.
Пельмень приуныл, но Пакля взбодрил его звучным шлепком по спине.
– Ничего, ничего... Теперь можешь ничего не бояться. Близнецы к нам ни одного урода не подпустят. Мы с тобой теперь в этом городе хозяева.
Центральные улицы все еще оставались многолюдными. Приятели наугад выбрали поворот и начали углубляться в менее шумные кварталы. Бойцы шли следом, отставая на полсотни шагов.
Пакля вынул из шлема ободок и нацепил на шею. Сумку со шлемом он хотел было отдать пока Пельменю, но передумал – испортит или потеряет.
Они долго и бесцельно шли, примериваясь к одиноко стоящим торговым точкам. Пакля почему-то все варианты отвергал. Пельмень даже заподозрил его в нерешительности.
Потом на широком перекрестке им навстречу выбежал взбудораженный парень с кривой железкой в руке.
– О, пацаны! – вскричал он. – Вы тут не видели двоих со стиральной машиной? Не пробегали, а?
Не выслушав ответ, он куда-то умчался. Потом побежал обратно, но уже по другой стороне улицы. Тут же где-то раздались чьи-то ликующие крики, но их перекрыли два гулких выстрела. Затем просигналила машина. Неподалеку тяжело пробежали двое, таща что-то большое и прямоугольное, очевидно, стиральную машину. Еще раз грохнул выстрел, и они побежали обратно.
Пакля и Пельмень к этому моменту уже забились в придорожные кусты и прижались к земле. Пакля шипел:
– Не сопи, бегемот! На всю улицу слышно.
– У близнецов пистолеты есть, – обиженно отвечал Пельмень. – Пусть отстреливаются.
Мимо с ревом пролетела машина. Потом – обратно. Через несколько секунд она во что-то врезалась, был слышен удар и звон стекла. Раздались злорадные крики нескольких человек. И опять появились двое со стиральной машиной. Они перебегали дорогу, кряхтя и раскачиваясь под тяжкой ношей, когда прогремели три выстрела подряд. Один упал, второй переместил груз на себя и потащился дальше, негромко поругиваясь. Стало тихо.
– Пойдем отсюда, – стонал побелевший Пельмень. – Лежи спокойно, – процедил Пакля и огрел приятеля кулаком по спине.
Через минуту раздались спокойные неторопливые шаги. Прямо посреди улицы шли, обнявшись, парень с девушкой.
– О, гляди! – обрадовался парень, заметив лежащего человека. – Гляди, ботинки классные.
Склонившись над телом, он принялся возиться со шнурками.
– Да оставь... – лениво предложила девушка.
– Ты что? На день рождения же идем. Некультурно без подарка.
Они взяли ботинки и ушли. Через некоторое время Пакля разрешил Пельменю пошевелиться. Тот поднялся и сокрушенно сказал:
– Ты извини, Пакля, но, кажется, мы все равно здесь не хозяева.
Они прошли еще несколько кварталов, когда Пакля вдруг резко остановился и сказал:
– Оно!
Впереди светился окнами торговый павильон, сработанный из листового железа и решеток. Вокруг было безлюдно, в этот поздний час посетителей находилось мало.
– Берем, – сказал Пакля и потащил Пельменя в глубь дворов. Оба засели в беседке, окруженной акацией. В дневное время здесь, наверно, был рай для доминошников и ценителей плодово-ягодных вин.
– Здесь у нас будет как бы командный пункт, – пояснил Пакля, вставляя голову в шлем. – Я начинаю. Сиди тихо и не порть воздух.
Пельмень зажмурил глаза и сжал кулаки. Если до последней минуты он был просто Пельмень, то теперь по воле приятеля он превращался в Пельменя-разбойника.
Эльвира не тешила себя надеждами, что в больших сверкающих супермаркетах она получала бы денег больше, чем в любой занюханной лавчонке, торгующей «паленой» водкой. Наоборот, в супермаркетах и контроль строже, и начальство злее, и всякие сигнализации, телекамеры, детекторы... Много не наворуешь, проще говоря.
Она была не виновата в том, что привыкла так жить. Еще когда Эльвира была простой лоточницей и работала на армян, Артурчик говорил ей, ковыряясь в зубах перочинным ножом:
– Зачэм оклад? Гырку подпылила, дэнюшку нэдосчитала – и никакой оклад нэ надо. Все тэбэ!
И позже, когда ее поставили торговать шашлыками на трассе, вместо твердой зарплаты она бесплатно получала в день пару килограммов тухловатого мяса, которое посильнее перчила и подавала клиентам под маркой «шашлык острый». Всю выручку с этого блюда она брала себе – вот и оклад.
Поэтому, уйдя от армян, она не стала участвовать в конкурсах, собеседованиях и посылать свои резюме в большие магазины. Просто нашла на ближайшем столбе объявление: «Требуется продавец» – и явилась в металлический сарай с решетчатыми окнами и вывеской «Продукты».
По большому счету, Эльвира не ошиблась. Оклад ей, конечно, положили смехотворный – другого она и не ждала. Зато есть крыша над головой и электрообогреватель у ног. Зато круглосуточно тянутся из бараков и рабочих общежитий трясущиеся страдальцы, иные неспособны отличить сторублевку от лотерейного билета. Вот и перепадала ей копеечка-другая.
Всяких покупателей она видела – и грязных, и истрепанных, и в луже повалявшихся, и облеванных, и со свежеразбитыми мордами, и с порванными ушами... Потому и не удивилась, когда поздно ночью на пороге магазинчика вдруг возникли два потасканных типчика в самой позорной рванине, которую только можно себе представить.
Они топтались у входа, озираясь на полки, а Эльвира безразлично смотрела на них, стряхивая пепел в сломанный магнитофон. Из подсобки выглянул охранник, отставной милицейский прапорщик, одетый в джинсы, свитер и камуфляжный берет. Он, сплетя руки, встал у стены и с ухмылкой принялся следить за двумя увальнями, пропившимися, видимо, до исподнего.
Поскольку те не двигались с места, Эльвира взяла инициативу в свои руки.
– Пустых бутылок нет, хлеб доели, мелочь отдали, окурки выбросили, – монотонно перечислила она. – Ничем помочь не могу. Идите, куда шли, ребята.
«Ребята» топтались с такими невинными выражениями лиц, что Эльвира сжалилась.
– Ладно, – проворчала она. – Скумбрия осталась, правда, с запашком. Сейчас вынесу, все равно выбрасывать.
Зайдя в подсобку, Эльвира вдруг услышала какой-то скрежет и затем жалобный крик охранника. Она схватила попавшийся под руку веник и решительно бросилась в торговый зал.
