Меня тоже, подумала Джасмин, вспоминая те времена, когда разлетающиеся во все стороны искры символизировали не только пылкую страсть, но и откровенную враждебность. — Когда вы уехали, я вздохнула с облегчением. Но Эстебан воспринял ситуацию иначе. Он был по-настоящему несчастен… Он отправился в Египет строить этот свой курорт и так там и остался. Он тосковал по вам.
— А уж я-то по нему как скучала!
— Да… — Беатрис кивком дала понять, что верит ей, — Эстебан хочет, чтобы мы стали друзьями. Мне бы тоже этого хотелось, Джасмин.
По тону Беатрис было ясно, что для этого ей придется немало над собой поработать. Но могло ли быть иначе? — подумала Джасмин. Мать Эстебана — женщина гордая, и просто трудно переоценить величину ее жертвы. Если уж она сумела поступиться собственными чувствами настолько, что первой протянула руку дружбы, то я смогу ответить ей тем же.
— Четыре года назад я была слишком молода. Ваш стиль жизни вызывал у меня благоговейный страх. Но я по натуре обидчивая упрямица и бунтарка, и мне было трудно заставить себя прислушаться к голосу рассудка. — Джасмин подняла глаза на свекровь и торжественно пообещала:
— На сей раз все будет иначе.
Беатрис молча кивнула. Обе женщины понимали, что пришли к некоему компромиссу. Неожиданно сеньора Ривера промолвила:
— Мне очень жаль, что так вышло с ребенком. Я понимаю, насколько вы были несчастны. Вы нуждались в доброте и заботе, чтобы пережить эту тяжелую потерю, но мы не утешили вас и не поддержали.
Что можно было ответить на эти в высшей степени справедливые слова? Но, похоже, никакого отклика Беатрис и не ждала. Помолчав секунду, она повернулась и удалилась к гостям.
Спустя минуту вернулся Эстебан. Уж не нарочно ли он оставил меня наедине со своей матерью? — невольно подумала Джасмин.
— Все в порядке? — ревниво осведомился Эстебан.
Джасмин кивнула, затем шагнула к мужу и, запустив руку ему под смокинг, прижалась к нему.
— Не отпускай меня, никогда больше не отпускай, — попросила она.
— Ни за что не отпущу, — пообещал он.
Вскоре после этого супруги Ривера покинули прием. По дороге домой они почти не разговаривали. Зато Кэтрин болтала, не умолкая, про Родриго и про его планы на следующий день. Этот донжуан и сердцеед уже пригласил ее на прогулку и в ресторан тоже…
— Это надо же, — говорила Джасмин мужу, готовясь ложиться спать, — моя мать привлекла внимание первого богача Каталонии!
— И первого ловеласа Испании, — много значительно добавил Эстебан. — Мой крестный отец — парень не промах!
— Да ему же за шестьдесят, никак не меньше! Неужели он сам не понимает…
Эстебан лукаво изогнул темную бровь.
— Родриго Васкес — настоящий кабальеро. Испанец всегда останется испанцем и в двадцать лет, и в девяносто. В моих жилах, между прочим, течет та же горячая кровь, — Он окинул жену хищным взглядом, и неудивительно: на Джасмин не было ничего, кроме «фамильных драгоценностей». — Как думаешь, справишься ли ты со мной, когда мне стукнет шестьдесят, а тебе… — Только посмей посчитать, сколько мне стукнет! — шутливо пригрозила Джасмин.
Что до остального, то в ту темную, знойную ночь иных разногласий между ними не возникало. Никакие мрачные тайны теперь не разделяли их, остались лишь любовь, и доверие, и желание любой ценой сохранить то, что они обрели вдвоем.
Утро выдалось солнечное. Завтрак на террасе накрыли на двоих. Сегодня Кэтрин предпочла подкрепиться в своей комнате в преддверии романтического свидания. Когда Эстебану пришла пора отправляться в офис, он покинул жену с такой явной неохотой, что Джасмин даже улыбнулась про себя. В назначенный час явился сеньор Васкес, как говорится, «при полном параде».
Этот седой, внушительного, вида здоровяк держался с Джасмин в высшей степени учтиво, вовсю флиртовал с ее матерью и каким-то непостижимым образом убедил Кэтрин, что сегодня инвалидное кресло ей непременно понадобится. Джасмин вознаградила его признательной улыбкой.
Предоставленная себе самой, Джасмин попросила домоправительницу подать ей еще чаю и поудобнее устроилась в кресле, размышляя, как бы с пользой провести те несколько часов, пока Эстебан отсутствует.
Сегодня она надела зеленые джинсы и зеленую футболку с надписью «Сакраменто» на груди. Гардероб, привезенный ею из Штатов, на этом истощился, так что Джасмин подумывала, а не пройтись ли ей по магазинам. Тут как раз Кармен принесла чай и вместе с ними пухлый конверт, только что доставленный на имя сеньоры Ривера.
Джасмин интуитивно почувствовала, что от посылки добра ждать не следует. Уж слишком хорошо все складывалось. А кому, как не ей, знать, что безоблачное счастье не длится долго. Но она тут же прогнала тревожное предчувствие прочь. На конверте не значилось адреса, только ее имя, и от него веяло ароматом волнующей интриги. Ведь только один человек на земле мог подготовить для нее нежданный сюрприз, и человек этот только что отбыл в офис «Ривера корпорасьон». Улыбаясь, Джасмин вскрыла конверт.
На стол выпали фотографии. Джасмин отдернула от них руку, точно обжегшись. Вскочила на ноги, да так неловко, что опрокинула на пол и чашку, и блюдце. В ужасе закрыла рот ладонью, чтобы не закричать. Губы у нее дрожали, сердце неистово забилось в груди, кровь застыла в жилах. Глаза, еще недавно сияющие, потемнели от ужаса.
Джасмин отпрянула от стола, споткнулась о кресло, но чудом удержалась на ногах. К горлу подступила тошнота, и молодая женщина опрометью бросилась в ванную…
10
Кармен обнаружила Джасмин сидящей на полу в ванной комнате. Она прижималась щекой к холодной керамической поверхности унитаза. Глаза ее были закрыты.
— О, сеньора, вам плохо? — всполошилась домоправительница.
Как Кармен была права! Джасмин казалось, что она умирает. Чувства ее словно отключались одно за другим, руки и ноги отказывались служить ей, и остановить этот процесс она была не в состоянии.
— Я позову доктора и suraarido, вашего мужа!
— Нет! — с нежданной силой выкрикнула Джасмин. — Нет! — И, видя, что домоправительница испуганно отшатнулась от нее, с трудом произнесла:
— С-со мной все в порядке. Мн-не просто надо прилечь… н-ненадолго.
Молодая женщина ухватилась за край раковины, поднялась, удерживая равновесие, и на негнущихся ногах побрела прочь из ванной. Понимая, что по лестнице ей в таком состоянии не подняться, она двинулась к единственному доступному ей пристанищу — к флигелю матери.
Домоправительница проводила ее испуганным взглядом. Джасмин могла бы побиться об заклад, что Кармен сейчас же побежит звонить Эстебану. Что ж, это ее прямой долг — немедленно известить хозяина о том, что не все в доме ладно.
Но Эстебан в таком извещении не нуждался. Ему тоже вручили конверт, почти одновременно с Джасмин. И когда он отрешенно разглядывал фотографии, на столе у него задребезжал телефон. Звонил отец Инес, сеньор Ортуньо, которому тоже прислали конверт. Следующей позвонила мать, затем репортер жеронской газеты, специализирующейся на скандалах и пикантных сплетнях.
Словом, Эстебан уже понял, что происходит. Телефон зазвонил снова, но он не стал брать трубку и вышел из кабинета. Все, кто получил эти фотографии, могли убираться к черту! Эстебан не сомневался, что в данный момент его жена тоже держит в руках эту гадость.
Пронзительно взвизгнули тормоза. Взметнув облако пыли, «порше» затормозил у входа. Не позаботившись заглушить мотор, Эстебан бросился в дом. Садовник, проводив хозяина недоуменным взглядом, выключил зажигание вместо него.
В холле стояла Кармен, прижимая к уху телефонную трубку.
— Где моя жена? — спросил Эстебан и уже направился было к лестнице, когда домоправительница остановила его.
— Она… в комнате своей матери, сеньор.
