А пока Ахав пробовал всякие способы забыть Деби. В течение месяца скитания он ухаживал за девицами. Они были легко достижимы в городах, которые он посещал. Он знал, как обращаться к ним и с ними. Как смешить их. Когда поцеловать, обнять, сунуть руку под юбку. Но никто из них не смог выжать из его сознания Деби. То грудь была мягкой, то слишком маленькой, то слишком скучной. Идиот, пытался Ахав убедить себя, кто может поверить, что тоска по женщине зависит от величины и формы груди единственной и незаменимой?
Он проживал в одной из гостиниц в западной части этого огромного города. Из окна его комнаты виден был остров и дворец, и он по ночам смеялся с мимолетными товарищами за кружкой пива. Решение созрело: после Йом Акипурим он едет с друзьями-болгарами в их страну. Там, в стране людей, живущих в северных лесах, он попытается найти покой в объятиях девушек, которых поставят ему его новые друзья по немыслимо дешевым ценам. Они отведут от него колдовство приворожившей к себе Деби. Так обещали ему друзья-болгары. Так он и сделает. Пусть лишь пройдет день отпущения грехов – Йом Акипурим, и он отправится к этим девицам. Сердце его билось с новой силой, когда он предвкушал будущие наслаждения. Когда сердце билось так сильно, временами Деби исчезала. Но ненадолго. Вернее, на миг. Ой, Деби, Деби! – кричал громко Ахав в голос, который не слышен был наружу, но гремел в стенах его комнаты.
Глава семьдесят седьмая
Новый год – Рош а-Шана.
Деби шла по влажной тропинке, которую проторили в траве коровы и козы. Дошла до небольшой долины, по которой, поблескивая, тёк ручей. Там был небольшой серый утес, на котором она любила сидеть и смотреть на текущие воды, медленно движущиеся в гуще растительности, обозначающей берега.
Гуси усиленно жевали все, что для них было съедобно, плавно плывя по водам между кустами и листьями на поверхности ручья. Погружали головы глубоко под поверхность и извлекали их удивительно сухими. Маленькие едва видимые среди перьев их глазки выражали радость тому, что оказывалось в их клювах.
Были там белые и серые гуси с полосой на верхней части шеи и на голове. И был там один гусь, абсолютно белый. Только на голове его и на крыльях были едва заметные серые пятна.
Как было принято считать в тех местах проживания, это был любимец, необычный гусь.
Деби с удивлением следила за ним, как он ест, плывет по воде между растительностью, а затем появляется там, где течение ясно видно и уже не обозначено кустами растений. Она огорчилась, когда он стал удаляться вверх по течению, исчез из поля ее зрения.
Она спустилась в лодку, скрытую между травами берега. Воды проникли внутрь лодки, ибо давным- давно ею не пользовались. Уселась, но тут же вскочила, ибо не было видно петляющего течения ручья, столь приятного ее взгляду.
Тут она увидела, что к рубахе и штанам ее прицепилось множество маленьких семян с кустов. Стала она их счищать. Безмятежность ее испарилась. Лодку надо потянуть на более сухое место. Тут она еще заметила, что репейники пристали к шнуркам ее обуви.
Она заставила себя не думать об этих мелких неприятностях, и вообще ни о чем не думать, а лишь следить за течением ручья, извивающегося по-зме-иному среди земли. Смотреть на вербы и старый тополь, растущий на берегу.
Заросли красного колючего кустарника топорщились в месте, где были стоячие воды, и большое скопление листьев водяных растений, серых и длинных, покачивалось на поверхности вод. В том месте, где плавали гуси, посреди ручья был небольшой островок, на котором, подобно вазону, вздымался фонтан тех же длинных и серых листьев.
Деби растянулась на спине, наблюдая небо и облака, то заслоняющие, то освобождающие солнце. Она расколола орех и съела свежую ореховую мякоть.
Солнце приятно грело, и Деби пожалела, что не оделась более легко. Поверьте мне, я бы тоже был огорчен, если был бы с нею рядом. Чуть выше, на берегу был виден их дом. Куры клевали отбросы, выброшенные за дом. Надо убрать эти отбросы, выпрямить забор. Она сорвала увядший желтый цветок, растерла его, пока не почувствовала запах. Рядом с нею рос белый цветок, тоже издающий острый запах. Гуси вернулись. За спиной Деби стояла большая плакучая ива, выросшая на берегу обширного пруда, с одной стороны которого высилась стена серых скал, с другой стороны – высокие травы. Длинный утес вдавался в воды. Около него любили купаться летом. Воды там были глубокими. Теперь было холодно, и там лишь окунались.
Деби вздохнула, встала и потащила лодку, чтобы вычерпать из нее воду.
Слышались голоса гусей. Кружился огромный цветастый петухе перьями на лапах, курица прыгнула в кусты малины. Мелкий кислый виноград висел на лозах. Зеленая пленка покрывала стоячие воды. Множество жужжащих пчел летало вокруг.
Приближается Йом а-Кипурим, и нет у нее ответа, правильно ли она поступила, отказав Ахаву. Согрешил ли он, и должен покаяться перед нею. И где он сейчас?
Вот глупец, теперь она нуждается в нем. Именно, в эти минуты она могла бы говорить с ним, но его нет.
Эти и Дуди счастливы, как пара цдиотов. Покрасили свой дом в зеленый цвет, тот самый грубый зеленый, что Караваджо предпочел откусить себе правую руку, но не пользоваться им. Эти ждет ребенка, животик у нее округлился.
Это что, не сердит? Не щемит у нее сердце?
Когда явился граф со своими людьми, Эти испугалась: заберут у меня Дуди.
Но Дуди показал графу место, где погребли женщин, место, где похитили детей, сопровождал графа во всем его походе, схватках и поисках, через четыре месяца вернулся к своей Эти и нашел ее с большим животом.
И еще показал Дуди графу нечто интересное в одном из ульев, изумившее графа.
Так получилось, что граф оставил Дуди, и не повез его в Итиль на суд. Главным образом, за его храбрость в схватках и поисках, и, конечно, учитывая просьбы Гади и Малки, цитировавших из Священного Писания о женихе, говорящих об исполнении заповеди проживания на границе и обещающих сделать все, что будет решено на суде в отношении Дуди.
Но многое было связано с теми медовыми халами, испеченными в форме маген-давида, которые сделал Дуди к удивлению самого Гади. Граф взял эти медовые халы, чтобы поднести Кагану в Итиле.
Ну, где же ты, Ахав? думала Деби. Он остался в ее памяти, как жесткая складка в шелку. И она временами тосковала по нему по-настоящему.
Да, Ахав.
Глава семьдесят восьмая
В это время Ахав был в Итиле. Шлялся по далеким от центра улицам, посещал столовые у второстепенных мостов. Слушал уличных музыкантов, завывающий оркестр флейтистов. Часами играл в игральных залах. Кричал в закоулках: «Не могу, не могу!» Продал нож с украшенной гвоздями рукояткой. Но сабля и кинжал были при нём.
Итак, Ахав в Итиле, Ханаан – в ешиве, в инвалидной коляске. Мы знаем, где Дуди: наслаждается жизнью. В Итиле также Гедалияу, Тувияу, Пасал и Тита.
Суд назначен на начало месяца Хешван, после праздников. Граф вернулся в свой дворец, к жене, а парни переданы в полицию. Их предупредили, что они должны каждый вечер являться на ночевку в лагерь, находящийся в центре города, но в течение дня могут гулять и знакомиться со столицей.
Итиль – один из самых больших, богатых, красивых и культурных городов в мире тех времен.
Так описывает этот город в «Истории мира» атлас «Тайме»:
На северо-западном краю европейско-азиатской степи расположена была империя Хазария. Это была самая высококультурная империя, которую знали эти края после падения скифского царства в третьем веке до новой эры. Хазары, которые обратились в иудаизм, примерно, в 740 году новой эры, владели огромным пространством, доходившим на западе до Самбата(позже – Киева), на юге – до Херсона и полуострова Крым. Итиль, столица империи, с большим населением и культурой, была одним из самых больших центров торговли в тот период».
Этот красивый город утопает в прудах водяных индийских ирисов. В этих водах снуют золотые рыбки.
