уступила ей свою грацию', другая: 'Я дала ей яркость моих цветов', третья: 'Я передала ей свою чистоту', и так все, как будто они могли одарить ее добродетелью.
Когда ей было двенадцать лет, все в Асуане восхищались ею, в шестнадцать – слава о ее красоте распространилась по всему свету, в двадцать – каждый день к ее двери являлись князья пустыни на быстрых верблюдах и властители Египта в золоченых ладьях. Они возвращались от нее безутешными, повсюду разнося славу о ней: 'Мы видели ее: это не женщина, это – сама Аврора'.
Из 330 царей, последовательно царствовавших после доброго царя Менеса, восемнадцать были эфиопы. Одному из них, Орату, было 110 лет. Царствовал же он 76 лет. Все это время народ благоденствовал, а земля ликовала от изобилия. Он на деле был мудр, ибо, много повидав на своем веку, знал, в чем состоит мудрость. Он жил в Мемфисе, имея там свой главный двор, арсеналы и казнохранилище. Он часто переезжал в Бутос побеседовать с Латоной.
Умерла жена у доброго царя. Она была слишком стара, чтобы можно было бальзамировать ее. Он же любил ее и оплакивал безутешно. Видя это, слуга дерзнул как-то сказать ему:
– Орат! Я удивлен, что человек мудрый и великий, как ты, не знает лекарства от горя.
– Укажи мне его, – сказал царь.
Три раза слуга коснулся устами пола и затем ответил, зная, что мертвые не могут слышать:
– В Асуане живет Не-не-гофра, красивая, как Аврора. Пошли за ней. Она отказала бесчисленным князьям и царям, но кто же откажет Орату?
Не-не-гофра плыла вниз по Нилу в такой богатой ладье, какой до сих пор не видел еще никто, и ее сопровождала целая армия лодок, лишь немного уступавших по красоте ее собственной.
Вся Нубия, весь Египет, множество народу из Ливии, толпы троглодитов[46], немало и макробов[47] из-за Лунных гор покрыли своими шатрами берега, желая взглянуть на плывущий мимо кортеж, движимый благоуханными ветрами и золотыми веслами.
Она пронеслась мимо сфинксов, мимо лежащих со сложенными крыльями львов и высадилась перед Оратом, сидевшим на троне, воздвигнутом на украшенном скульптурной работой портале дворца. Он провел ее наверх, посадил рядом с собой, положил свою руку на ее руку и поцеловал ее: Не-не-гофра сделалась царицей всех цариц. Этого было недостаточно для мудрого Ората: он жаждал ее любви, он желал, чтобы она была счастлива его любовью. Вот почему он был так нежен с ней, показывая ей свои владения. Водя ее по своей сокровищнице, он говорил: 'О Не-не-гофра, поцелуй меня с любовью, и все это будет твое'.
Думая, что она, может быть, от этого будет счастлива, она поцеловала его раз, и два, и три – поцеловала его трижды, несмотря на то, что ему было 110 лет.
Первый год они были счастливы, и год этот показался ей очень коротким. На третий же год она почувствовала себя несчастной, и он показался ей очень длинен. Тогда она прозрела: то, что она принимала за любовь к Орату, было только ослеплением от его могущества.
Было бы хорошо для нее, если бы это ослепление длилось подольше. Веселость покинула ее: она постоянно заливалась слезами, и женщины-прислужницы уже позабыли то время, когда они слышали ее смех. Розы поблекли на ее щеках. Она увядала медленно, но верно. Одни говорили, что ее преследует Ириней за жестокость к любовнику, другие, что ее поразило одно божество из зависти к Орату. Но какова бы ни была причина ее увядания, чары магов казались бессильными излечить ее и предписания врачей имели не больший успех: Не-не-гофра была обречена на смерть. Орат выбрал для нее пещеру в гробницах цариц и, вызвав в Мемфис известных скульпторов и живописцев, заставил их работать по рисункам изысканнее тех, по которым построены гробницы почивших цариц.
– О ты, царица моя, прекрасная, как сама Аврора! – сказал царь, который, несмотря на свои 113 лет, был в страсти своей молод, как юный любовник. – Скажи мне, прошу тебя, какой недуг на моих глазах сводит тебя в могилу?
– Ты перестанешь любить меня, если я скажу, какой, – произнесла она, страшась.
– Тебя не любить?! Я буду еще больше любить тебя. Клянусь в этом духом Амеите, глазом Озириса клянусь тебе! Говори! – вскричал он страстно, как любовник, и повелительно, как царь.
– Ну, в таком случае слушай, – сказала она. – В пещере близ Асуана живет анахорет[48], самый старый и самый святой из всех анахоретов. Зовут его Менофа. Он был моим учителем и опекуном. Пошли за ним, Орат, и он скажет тебе то, что тебе так хочется знать. Он поможет тебе найти лекарство от моей болезни.
Он вышел от нее, помолодев духом по крайней мере на сто лет сравнительно с тем Оратом, каким он вошел к ней.
– Говори! – сказал Орат Менофе в своем дворце в Мемфисе.
И Менофа отвечал:
– Могущественный царь, если бы ты был молод, я не стал бы отвечать, потому что жизнь мне еще не надоела, но сейчас я скажу тебе, что царица, как и обыкновенная смертная, должна претерпеть наказание за преступление.
– За преступление?! – гневно воскликнул Орат.
Менофа низко поклонился.
– Да, по отношение к самой себе.
– Я не расположен разгадывать загадки, – произнес царь.
– То, что я говорю, вовсе не загадка. Не-не-гофра выросла на моих глазах и привыкла доверять мне все, что с ней случается в жизни. Между прочим, она сообщила мне, что любила сына садовника ее отца по имени Барбек.
Морщины на лбу Ората, к удивлению, начали разглаживаться.
– С этой любовью в сердце, о царь, она вышла за тебя, от этой любви она и умирает.
– Где теперь сын садовника? – спросил Орат.
– В Асуане.
Царь отдал два приказа. Одному слуге он сказал: 'Ступай в Асуан и приведи сюда молодого человека, которого зовут Барбеком. Ты найдешь его в саду отца царицы'. Другому он сказал: 'Собери рабочих, скот и орудия и устрой мне на озере остров, который мог бы плавать по поверхности воды от дуновения ветра, несмотря на то, что на нем будут находиться храм и дворец, фруктовые деревья всех сортов и всякого рода виноградные лозы. Устрой такой остров и снабди его всем необходимым к тому времени, как луна пойдет на ущерб'.
Потом он сказал царице:
– Развеселись. Я знаю все и уже послал за Барбеком.
Не-не-гофра поцеловала его руку.
– Ты будешь принадлежать ему, а он – тебе. Никто в продолжении целого года не будет мешать вашей любви.
Она припала к его ногам, осыпая их поцелуями, но он поднял ее и в свою очередь поцеловал ее. И снова розами заалели ее щеки, багрянец заиграл на ее устах и радость поселилась в ее сердце.
В продолжение года Не-не-гофра и Барбек носились по воле ветра на острове озера Киммис, ставшем одним из чудес света: более красивого дома никогда не строилось для любви. В продолжение года они никого не видели и существовали только друг для друга. Потом она возвратилась во дворец Мемфиса.
– Ну, кого ты теперь больше всех любишь? – спросил царь.
Она поцеловала его в щеку и сказала:
– Возьми меня назад, о добрый царь, я исцелилась.
Орат так засмеялся, как будто ему было не 114 лет.
– Так, значит, Менофа прав, говоря, что любовь излечивается любовью?
– Да, вполне, – ответила она.
Внезапно он изменился, и взор его стал страшен.
