— Этот танец мой! — объявил он тоном, не допускающим возражений.
Ислингтон и Клер посмотрели на него: взгляд Ислингтона был полон нескрываемой иронии, а взгляд Клер был удивленным и одновременно дерзким.
— Эдвард! — воскликнула она.
— Извольте молчать! — процедил он.
Не дожидаясь ответа, Эдвард отнял у Ислингтона руку Клер и крепко сжал в своей. Ислингтон вынужден был отойти в сторону, прекрасно понимая, что его недвусмысленно прогнали.
Эдвард повел Клер в танце, словно они и начали его вместе. Прошла минуты, затем вторая. Музыка играла, и они двигались в фигурах танца.
— Вам нечего сказать? — осведомился он, когда танец снова свел их вместе.
— Насколько я помню, вы приказали мне молчать.
«Действительно!» — понял он, мрачно хмуря брови.
Прищурившись, он посмотрел на нее:
— Вы игнорировали все, что я вам сегодня говорил, так что я решил, что эти слова не будут действеннее остальных.
Ее голубые глаза сверкнули, но фигура танца снова их разлучила.
В течение оставшегося времени он не пытался с ней разговаривать. Он не видел в этом смысла: все, что ой собирался ей сказать, следовало говорить без посторонних. И потому он продолжал танец, показавшийся ему мучительно долгим, пока наконец музыканты не сыграли коду и все пары не остановились.
Как только танец закончился, Эдвард крепко взял Клер за руку. Уже не заботясь о том, что могут подумать окружающие, он притянул ее к себе ближе и заставил идти, не отставая. Его целью стали стеклянные двери, которые вели в сад.
Они вышли в полутьму, и прохладный воздух окружил их, а шум бала стих до глухого гула. Он зашагал вперед, увлекая ее за собой, пока и гул не исчез.
Наконец он остановился неподалеку от одного из садовых фонарей, лившего мягкий золотистый свет. Несколько секунд он потратил на то, чтобы взять себя в руки, но его усилия не дал и результата.
— И что, к черту, это было? — вопросил он негромко и жестко.
Отступив на шаг, она скрестила руки на груди.
— Я бы попросила вас при мне не ругаться, ваша светлость.
— Это не ругань. Если бы я спросил, что, к чертям свинячьим, это было, — вот это была бы ругань.
Она осуждающе на него посмотрела.
— Ну? — вопросил он, не дождавшись ответа.
— Мне представляется, что это был танец, — ответила она. — Или котильон, если вы желаете говорить точнее.
У него на щеке дернулся желвак.
— Не пытайтесь увиливать: вы прекрасно понимаете, что я имел в виду. Зачем вы снова стали танцевать с Ислингтоном?
Чуть пожав плечами, она отвела взгляд.
— Он меня пригласил, и я согласилась.
— Несмотря на то, что это был ваш третий танец?
Ее светлые брови выгнулись в наигранном изумлении:
— Правда? Кажется, я сбилась со счета.
Он схватил ее за плечо и чуть встряхнул.
— Вы не сбивались со счета, и остальные присутствующие тоже. Теперь все об этом говорят, и не успокоятся еще довольно долго. К утру разделы светской хроники во всех газетах будут описывать вашу сегодняшнюю выходку, не говоря уже о том, что ее начнут обсуждать все лондонские сплетники и сплетницы. Я прекрасно знаю, что Ислингтону наплевать на его репутацию, поскольку она и так безвозвратно испорчена. Но как насчет вас, Клер? Вы совсем не думаете о себе и о том, чего вам это может стоить?
— Наверное, вы хотели сказать, как это отразится на вашей репутации, ваша светлость? Подозреваю, что вас больше возмущает то, как мое поведение отразится на вас и вашем добром имени, а не то, что оно может повредить мне самой. Ведь вас прежде всего должно волновать доброе имя Байронов и ваше положение герцога Клайборна, разве не так?
Он на секунду замер, и царящая вокруг тишина стала еще глубже.
— Вы и правда так думаете?
Его вопрос прозвучал пугающе мягко.
— Конечно. Что до меня, то меня мало интересует мнение незнакомых мне людей. Мои настоящие друзья не перестанут хорошо ко мне относиться из-за… каких-то сплетен.
— Очень благородная позиция. Однако, как я припоминаю, вы говорили мне как-то, что вам не нравится быть объектом пересудов, а ничто не вызовет столько пересудов, как нарушение правил поведения, принятых в свете.
Она судорожно вздохнула:
— Иногда приходится нарушать правила и идти на жертвы, чтобы добиться своей цели.
«О чем она говорит?» — недоуменно подумал он, удивленный такой решимостью. Неужели за ее танцами и ужином с Ислингтоном сегодня стоит нечто большее, чем беспечность и юное бунтарство? Ему было крайне досадно думать, что Ислингтон мог ее заинтересовать — пусть даже мимолетно. Однако теперь он стал подозревать, что за этим стояло нечто иное.
— Что за игру вы ведете, Клер? Чего вы хотите?
Она не ответила, и он продолжил добиваться ясности.
— Вы ведь не специально напрашивались на скандал, правда? — Заглянув ей в глаза, он прочел в них ответ. — О, так это и было вашей целью? Зачем вам это понадобилось?
Его пальцы ощутили легкую дрожь, пробежавшую по ее телу, однако выражение ее лица осталось упрямым.
— Мне это нужно, и это не игра, — заявила она. — Я с самого начала вам сказала, что не хочу выходить замуж, — и мое отношение не изменилось. Вам следовало бы прислушаться к моим словам, а не настаивать на этой помолвке.
Эдвард почувствовал, что у него глаза лезут на лоб.
— Боже правый! Я знал, что вы поначалу хотели меня отговорить, но надеялся, что вы смирились с неизбежностью нашего союза. Теперь я вижу, что ошибался. И значит, ваш план заключался в чем? Поставить меня в неловкое положение и вызвать мой гнев, чтобы я решил отменить свадьбу?
Она гордо вскинула голову:
— Если понадобится.
Несколько долгих секунд он молча взирал на нее, а потом захохотал.
Ее губы сначала сжались, а потом начали дрожать, а голубые глаза засверкали.
— Почему вы смеетесь?
— Потому что вы определенно плохо меня знаете, если решили, что такая тактика сможет заставить меня изменить решение. Мои родственники регулярно ставят меня в неловкое положение, и несмотря на то, что вы себе вообразили относительно доброго имени моей семьи, Байроны постоянно оказываются в центре одного скандала за другим. — Он немного помолчал, а потом с ироническим смешком добавил: — И, по правде говоря, вам с ними не тягаться. Джек три года назад чуть было не вынужден был бежать в Италию из-за дуэли в Грин-парке. Видите ли, его поймали в постели у жены графа, и графу это не слишком понравилось. А потом, два сезона назад, Кейд посреди бала попытался придушить одного аристократа.
От удивления у нее приоткрылся рот.
— Что он сделал?
— Конечно, этот человек был предателем, о чем Кейд знал, но в тот момент светское общество истина интересовала мало.
— Господи!
