знаменитого кота. Ну, а Рита, вытеснившая на время из моей головы Лиззи с Ведьмой, и вовсе уж не вписывалась в обстановку кофейного бара. Весь ее облик – застиранный белый халат, пегие волосы и густо накрашенные полные губы – был настолько страхтонским, что она могла преобразить самый шикарный ресторан в провинциальное кафе одним взмахом своего посудного полотенца.
– Черно-сатанинские скопища наших фабрик, – начал я, когда мы взгромоздились на высокие табуретки у стойки, – с этим еще можно смириться. Но черно-сатанинские электростанции, черно-сатанинские жилые кварталы, черно-сатанинские кофейные бары…
– Сменил бы ты пластинку, приятель, – с неожиданной злостью оборвал меня Артур, – это мы уже слышали.
Сидящие в кафе парни были похожи на Штампа и обменивались погаными штамповскими шуточками типа «Как живешь? – Регулярно», а Рита обслуживала шайку каких-то велосипедистов у другого конца стойки. Она махнула мне рукой, пошевелив пальцами как при игре на рояле, и я ответил ей тем же.
– Глядите в оба, ребята, а то эти гробовщики враз обмерят и в гроб уложат! – крикнул один из велосипедистов. Дальше обычно следовало: «Удохни! – А вы меня похороните? – Конечно, парень, за бесплатно», – и на этом обмен приветствиями кончался.
– Ну, а по правде-то – ты же не сказал им, что она сломала ногу? – спросил меня Артур.
– Ясное дело, сказал, – ответил я.
– Ну и враль! – искренне изумился Артур. – А если б я зашел и твоя мамаша спросила бы меня, как она себя чувствует?
– Так тебе ведь не впервой выкручиваться, верно? – сказал я с шутливой подначкой.
– Значит, по-твоему, я тоже из породы ложноротых? – нехотя съезжая в шутливый тон, спросил Артур.
Я взял меню, рекламирующее луковый суп, которого никогда здесь не было, и, похлопывая им по стойке, как бы между прочим сказал:
– Думаешь, он и правда видел сегодня Лиз?
– А я-то откуда знаю? – ответил мне вопросом Артур. И потом ни с того, ни с сего добавил: – У меня, знаешь ли, нету времени следить за твоими любовными делами.
– Да я ведь просто спросил, – сказал я.
Указав незаметным кивком головы на Риту, которая все еще вела словесный флирт с велосипедистами, Артур спросил:
– Послушай, так с кем ты, по-твоему, обручен – с ней или с Ведьмой?
– Этого наука пока не установила, – сказал я.
– Но ты же не можешь обручиться с ними обеими! – ошарашенно пробормотал Артур.
– На сколько спорим, что могу? – изобразив по-донжуански измученное лицо, парировал я.
– Ну, ты даешь! – воскликнул Артур.
Риту я закадрил, как только она перешла в «Кис-кис» из кафе на Отвратэнтаунском шоссе, возле которого жила. Привычка к однообразно шутливой трепотне с шоферами грузовиков сделала ее неважной собеседницей, но зато она была хорошей, или по крайней мере терпеливой, слушательницей. Накануне, подзуживаемый внезапно проснувшимся красноречием, я сделал ей предложение, и она его приняла – потому, насколько я мог судить, что считала отказ дурным тоном. Все, правда, немножко осложнялось тем, что я уже был обручен с Ведьмой, и, значит, Риту следовало считать невестой запаса первой категории.
– Так кому из них ты всучил свое занюханное кольцо? – шепотом спросил меня Артур.
– Вообще-то Ведьме, – ответил я, – но оно было ей великовато, и мне пришлось его забрать, чтобы отнести к ювелиру для подгонки на ее палец. – Тут я вспомнил, что голубая коробочка с обручальным кольцом лежит у меня в боковом кармане пиджака. А что будет, если я попаду под автобус, обожгла меня жуткая мысль, и кольцо вместе со всем содержимым моих карманов перешлют предкам?
– А кто следующий? – спросил Артур. – Никотиночка Лиз?
– Да нет, – сказал я. – Не все мои знакомые обречены на обручение.
– Запиши, когда-нибудь пригодится, – посоветовал Артур.
Тем временем Ритин словесный флирт с велосипедистами внезапно оборвался, потому что один из парней перешел границы дозволенного в такой трепотне. Хрипло рявкнув скандальным голосом фабричной девчонки: «А ну-ка пойди скажи своей матери, чтобы она тебя выдрала, сопляк», – Рита продефилировала к нам сквозь густой град осыпающих ее пошловатых шуточек. Да, парни вроде Штампа должны были клевать на нее со страшной силой – ведь в любом конкурсе красоты, где не имеет значения личность, ей было обеспечено призовое место. Она уже завоевала титул «Мисс Страхтон», а какие-то заезжие американские летчики трепались тут однажды, что с ней им, дескать, не страшен никакой звуковой барьер.
Артур соскользнул с высокой табуретки и прошелся по бару, почти не сгибая колен – как американский киноковбой.
– А ну-ка дайте нам, дорогая, две чашечки чая, черный бутерброд с красной рыбкой да белый пирог с черникой, – растягивая слова на американский манер, сказал он Рите – выхватил кусочек из не совсем еще отработанной у нас шутки «Янки в Йоркшире».
– Ишь ты, какой явился не запылился, – с деланным удивлением протянула Рита. – Ну прямо Марлон Брандо.
– Я взял тебя на пушку, сестричка, – уголком рта процедил Артур.
– Знаем, знаем, она у тебя игрушечная, – подхватила Рита. – А ты скажи нам что-нибудь новенькое.
Я встал, дурашливо поклонился Рите и сказал:
– Займись-ка ты, голубушка, своим прямым делом и налей нам по чашечке кофе. – Это была моя первая реплика.
– Можете сесть, сэр, – беззлобно отозвалась Рита и пошла к кофейному автомату. До сих пор никто из нас не подал виду, что мы обручены.
Один из парней, вроде Штампа, крикнул Рите, собираясь уходить:
– Заглянем сегодня вечером в «Одеон», Ритуля, посидим в последнем ряду, а?
Не потрудившись обернуться, Рита бросила:
– Сплюнь соску! Дети до шестнадцати не допускаются.
Все мои знакомые переговаривались штампами, но штампованные фразы Риты изготовлял, как мне казалось, какой-то совершенно безликий автомат по производству массовой продукции. Эти затертые, будто старые шестипенсовики, фразы от постоянного повторения почти полностью утратили смысл, и, желая выразить какую-нибудь немудрящую мыслишку – мудреные-то мысли ей просто в голову не приходили, – Рита полагалась не на значение слов, а на свою манеру говорить, на речевые, так сказать, ужимки. В минуты нежности ее голос затуманивался чуть заметной, словно прозрачный дымок сигаретки, хрипотцой, но
Она резко, будто американский бармен, пододвинула нам чашечки с кофе и, слегка нагнувшись, оперлась локтями на стойку, так что ее грудь – рельефно отштампованный образец из модного журнала – обрисовалась гораздо отчетливей, чем обычно. Теперь, по ее мнению, следовало вслух намекнуть, что вчера вечером у нас состоялось важное свидание.
– Ты во сколько вернулся? – спросила она.
– Да что-то около часу, – ответил я. – Мой старик сегодня бушевал – страшно было слушать.
– Во-во, и моя мамаша тоже. Надо это дело кончать, с понедельника. А ты что – проморгал автобус или еще чего?
– Ага. Пришлось переть пехом, – сказал я, автоматически переходя на ее язык.
– Не ходит автобус – бери такси, – промурлыкал Артур на мотив одной из песенок «Западных Братьев».
– Ишь какой фон-барон выискался, – отшила его Рита. – А ты бы двинул прямо на Городскую площадь, там ночной автобус.
Рита привычно раскручивала киноленту дневной любви – так, по ее понятиям, полагалось продолжать вчерашнее любовное свидание.
