любовь и свое вожделение в слова: он любил Нанну. Пол вдруг вспомнил, что еще не сказал Нанне об этом. Но сейчас он слишком устал, ему казалось, что теперь не время выкладывать все свои самые глубокие чувства, и он не произнес того, что собирался ей сказать. Он довольствовался мыслями об этих трех словах, о трех магических словах. Он шел дальше по коридору совсем рядом с ней.
— Спасибо за прекрасный обед, — проговорила Нанна официальным тоном. Они уже дошли до ее кабинета, приняв по дороге еще три звуковых душа (один был японским хайку, второй представлял все гласные звуки сюннмёрского диалекта, прочитанные в ритме рэпа, а третий — кисло-сладкое стихотворение Свердрупа «Кошмар грамматиста», которое Пол однажды поздним холодным вечером прочитает на доске для заметок над столом Ринкель). Какое-то время они молча стояли у двери кабинета.
— Мы ведь еще как-нибудь пообедаем вместе? — спросил Пол.
— Да, — ответила Нанна. — Я хочу узнать больше о древненорвежской филологии.
— Завтра?
— Почему бы нет.
Уверенный в себе, чуть ли не насвистывая, Пол поднялся по лестнице в свой кабинет. Нанна. Это красивейшее из всех женских имен, это исключительное двусложное имя собственное: На-на. Он гордо цокал языком. Скоро она будет принадлежать ему. То, что она использует древненорвежскую филологию как предлог еще раз встретиться с ним, было очаровательным, совершенно прозрачным, а потому неотразимым намеком. Мысль о том, что Нанна действительно интересуется древненорвежским, не приходила ему в голову. А вот то, что она интересуется им, казалось само собой разумеющимся. Он мог смело признаться в своих чувствах и уже мечтал о том, как сделает это. Завтра.
В тот день в окна кабинета Пола ярко светило солнце. Он только что прочитал электронное письмо от Лоне, полное игривых замечаний совсем в ее стиле. Он представил ее такой, какой она была в тот раз, на семинаре в Орхусе, ее руки, обнимавшие его, груди, ходившие вверх-вниз, каплю пота, упавшую с кончика ее носа на его лицо, сильный запах наслаждающейся женщины. И он представил ее в кровати в гостиничном номере в Амстердаме: длинные загорелые ноги, лоб, наморщившийся перед тем, как она застонала.
Эти картины пробудили в нем желание, которое молниеносно промчалось по нервным окончаниям из мозга вниз, к пенису, но тут же отступило, приведя лишь к быстрому приливу крови к этому участку тела, и к тому, что его ответ Лоне получился еще более игривым, чем ее сообщение. Кроме того, он начал письмо принятой между ними шуткой, такой пошлой, что он не мог бы поделиться ею даже с Мортеном, но которую лингвисты Лоне и Пол находят забавной: предложение, включающее придуманное ими выражение «совершить втолкновение».
Он был полон энергии, немного обеспокоен и все еще ощущал чреслами неудовлетворенное желание. Он быстро читал статьи — сперва диахроническое описание сильных глаголов во фризском, затем статью о том, как те, для кого бенгальский язык не является родным, перенимают английские определения (которая, кстати, не имела ни малейшего отношения ни к нынешним исследованиям Пола, ни к первоначальной сфере его интересов, но статья была хорошо написана, и Пол увлекся, да так, что не заметил, как дочитал до конца).
Он пребывал в приподнятом настроении, но под его оживленностью и энергичностью скрывалось глухое чувство неприязни, какое иногда возникает сразу после пробуждения от сна: человек еще не помнит, что случилось накануне, но знает, что что-то не так. Пол совершенно не собирался анализировать источник этого чувства, зато хотел сохранить приподнятое настроение. Он был влюблен. Он любил Нанну. И он даже не знал толком, поцеловал ли Ринкель в Амстердаме.
Уже на следующий день после разговора в кафетерии он получил подтверждение сплетням, которые слышала Нанна. Он просто остановил в коридоре Гуннара Вика и спросил его напрямую. Пол выбрал именно его, потому что Гуннар Вик был не тем человеком, который собирает коридорные сплетни, Полу было трудно представить, что Гуннар Вик может интересоваться чем-то кроме лингвистики, двух своих маленьких дочек и жены — именно в такой последовательности. Гуннар Вик удивленно взглянул на Пола, поправил галстук, на котором были изображены обнимающиеся Минни-Маус и Микки-Маус.
— Да, — сказал он по-деловому, — я это слышал. Но я очень уважаю ее за научные достижения и проницательный ум, — добавил он.
Пол кивнул и тут же вздрогнул от многозначительного покашливания слева от себя. Он не заметил, что в коридоре находился и Ханс Хольстейн, который теперь подошел и встал рядом с ними. Он втиснул свое тяжелое тело между Полом и Гуннаром Виком, непроизвольно расступившимися в стороны.
— Я не мог не подойти, — начал Хольстейн, одной рукой поглаживая выступающий живот, а другой поправляя шейный платок.
Первым побуждением Пола было уйти, но он остался, сконцентрировав взгляд на диснеевской парочке (продолжавшей горячо обниматься на галстуке Вика), чтобы выслушать Хольстейна, остался скорее из любопытства, чем из вежливости.
— Да что вы, неужели не знали? — сказал Хольстейн Полу, и его обычно вялый голос задрожал от злорадного желания поделиться пикантной информацией. — Наша дорогая Эдит всегда питала слабость к молоденьким студентам. Ну и скандал вышел, доложу я вам. — Хольстейн причмокивал от возбуждения и долго тянул последнее «а» в слове «скандал», чтобы подчеркнуть его величину: — Настоящий сканда-а- л.
Пол больше не желал слушать, он взглянул на обоих собеседников, коротко кивнул Вику и пошел по коридору к своему кабинету.
Едва он успел сесть, как в дверь постучали. «Если это Ханс Хольстейн, я ударю его», — подумал Пол, после чего резким голосом разрешил войти. Но в кабинет вошел не толстый злобный доцент, а Нанна.
Злость Пола мгновенно исчезла, и слабое неприятное ощущение, которое он испытывал целый день, почти утонуло в пучине любви. Пол указал на стул для посетителей, она села, положила ногу на ногу и улыбнулась ему.
— Я хочу обсудить с тобой один проект, — сказала она и опустила глаза. Только теперь Пол заметил, что в руках у нее папка, которую она крепко прижимает к себе, словно осторожная мать первенца. — Хочешь послушать? У тебя есть время? — спросила Нанна. — И желание, — добавила она.
Пол ответил совершенно искренне, что желание у него есть. Он старался сделать свой ответ двузначно-эротичным и остроумным, но Нанна была серьезна.
Пол быстро проговорил, что он, естественно, с большим удовольствием выслушает ее и что ему безумно интересно. Нанна кивнула и начала рассказывать. Первые полминуты или около того Полу казалось, что речь идет о фонологическом проекте, для завершения которого ее и взяли на работу. И несмотря на заявление Пола, что ему интересно, и в определенном смысле так оно и было, он больше внимания обращал на движения ее губ, он изучал форму ее рта и кивал, он смотрел на ее грудь, выступающую под мягкой вязаной кофтой, и снова кивал. Но постепенно он осознал, что на самом деле она говорит не о фонологическом проекте кафедры футуристической лингвистики.
— Я так долго работала над этим, — сказала Нанна, потупив взгляд. — А теперь вот осталось совсем недолго… э-э…
— До чего? — произнес Пол, ожидая продолжения.
— …совсем недолго до прорыва. Я думаю… да, я знаю, что это звучит глупо, — продолжала Нанна.
— Давай, — отвечал Пол. — О чем ты думаешь?
— Я думаю… Я думаю, что этот проект просто-напросто может… ну… изменить мир.
— Ого, — удивился Пол. Это прозвучало недоверчиво и высокомерно.
— Из-изменить мир, совсем немного. Да, всего в одной области…
Нанна умолкла, но продолжила после ободряющего кивка Пола. Она была уверена в себе и смущена, убедительна и скромна, когда доверительно рассказывала Полу о своем открытии, которое, возможно, совершит революцию в области языковых технологий. Все больше смущаясь, она говорила, что начала работать над этим, еще будучи студенткой, что она трудилась над проектом годами, в свободное от диссертации время, а теперь посвящает ему время, свободное от работы.
Она говорила неуверенно, казалось, что она тщательно подбирает нужные слова, что боится
