Герцог Блэкбери мрачно промолчал. Паблито нравился ему всё меньше.
Они прошли к расставленным у окна креслам и расположились под сенью пальм.
– Ну и чего мы будем ждать?
– А куда спешить? – сказала Леди. – Не в кафешку же идти – чашечка бурды за двадцать евро! И вообще я спать хочу… У меня джет-шок ещё не прошёл…
– Тем более! – воскликнул Дюк.
Ему бы давно потерять всякую надежду, но герцог Блэкбери был упорен. С горя он запалил сигару.
– Я же сказала! – зевнула Леди и прикрыла свои зелёные длинные глаза.
А когда открыла, перед ней уже сидела старуха в чёрном и что-то говорила – жарко и непонятно.
– Пэрдони, сеньорэ, – разом проснулась Лидочка. – Но парлу катала. Эн эспаньоль, пор фавор.
Старая Канделария немедленно перешла на испанский – словно в ней регистр переключили:
– Вот я и говорю – это неспроста! Неспроста украли картинку! Это очень, очень хорошая картинка, а вор очень, очень плохой… Его никогда, никогда не поймают! А станут ловить – пожалеют, пожалеют! Скажите Паблито, чтобы не ловил его, не ловил… Паблито добрый, но он дурачок, дурачок. А вас, вас он послушает. Иначе будет беда, беда. И не ищите того, кто сделал эту картинку, сделал… Он бедный, но вы ему не поможете, нет, не поможете…
Леди напряглась – старуха неожиданно схватила её за руку своей жёлтой лапкой в бурых пятнышках.
– Успокойтесь, бабушка, – ласково сказала Лидочка. – Картинка самая обыкновенная, и нарисовала её одна маленькая русская девочка из одного маленького русского города. Никто её не будет искать – зачем огорчать ребёнка? Всё в порядке. Дорогие картины на месте. Всё хорошо…
Канделария убрала лапку и поправила чёрные кружева.
– Нет, русская девочка так не рисует, не рисует. Потому что картинка была кон дуэнде! Это вам всякий, всякий скажет, кто видел! Для кого-то она дороже самых дорогих картин, дороже десяти тысяч песет…
– О чём она вам толкует, дорогая? – встревожился сэр Теренс. Всякий шотландец суеверен, будь за ним хоть десять Оксфордов и двадцать Кембриджей, а почтенная донна Канделария казалась ему натуральной недожжённой ведьмой с офорта Гойи.
– Кон дуэнде – значит, с чертовщиной, – досадливо обернулась к нему Леди. – Ну, в смысле… Я даже не знаю, как тебе объяснить…
Дюк пожал плечами.
– А что там было нарисовано? – спросила художница. – И почему кон дуэнде?
Бабка взмахнула руками. Девочка, стоявшая за спинкой кресла, вздрогнула, но её тупое личико не изменилось.
– На ней было видно больше, много больше, чем нарисовано!
– Да что нарисовано-то?
– Как что, фермоза? Да три холма, охраняющие край света! Три холма!
Тут и Лидочка поняла в собеседнице ведьму: вряд ли кто из деревенской родни сеньора Мендисабаля мог бы перевести старухе подпись под картинкой, они, поди, и по-испански-то не все разумеют…
– Трес колинос… – медленно повторила она.
– Да, девочка, да! Там, за тремя холмами, совсем другая страна, но туда нельзя, нельзя! Паблито не должен узнать ничего, не должен, но он же упрямый, как ослик Пахеро! Молчи, молчи, не сказывай ему!
– Так почему же вы мне это говорите?
– А тебе можно, можно. Ты уедешь домой, и он не узнает. Только не говори, не говори ничего. Скажи, что картинка простая. Хорошо хоть, ты сама её не видела… Хорошо…
– Ну а если бы и увидела? Я и сама с детства рисую…
– Если бы увидела – то потеряла бы покой навеки, навеки… Ты бы тоже, тоже увидела больше, чем нарисовано, да… Потому что ты сама – кон дуэнде. Мужики глупы, они вообще ничего, ничего никогда не видят, да и женщины – одна из тысячи… Здесь крутился коко, но его тоже никто не увидел, не мог увидеть… Он плохой, злой, и лапы у него…
– Оле, я знаю! – воскликнула Леди. – Лапы у него липкие, мокрые и холодные!
– Вот видишь, какая ты умница! Всё, всё поняла! – Канделария снова ухватила Лидочку. – Коко чёрный, маленький, лёгкий… Я его видела краем глаза! Смотри, чтобы не увязался он за тобой! Беги, беги, путай следы! Я не цыганка, мне карты ни к чему, я и так вижу… Берегись, господь с тобой!
Старая Канделария перекрестила Лидочку, поцеловала невидимый крестик и скомандовала что-то по- каталонски.
Дурочка Ампаро лихо развернула кресло и покатила его по проходу – навстречу летящему сеньору Понсиано.
– Ну, пошли! – воскликнул шеф охраны. – Паблито злой, но он всё-таки всех разогнал – и сыщиков, и журналистов. Нечего здесь ошиваться кому попало! А о чём это старуха с вами толковала?
Дюк собирался что-то сказать, но Леди наступила ему на кроссовку.
– Старая сеньора вспоминала о том, как за ней ухаживал один русский пилот, – объяснила Лидочка. –
