– Живой, конечно, – согласился Турков. – Между прочим, и никакая твой хайлендер не глиста… Чего, деушка, кочевряжишься? Негра тебе подавай из джунглей с бамбуковым фаллокриптом?
Леди положила голову обеспамятевшего восемнадцатого герцога Блэкбери на камень, подолом длинной ночной рубахи вытерла лицо сначала ему, а потом себе.
– Дядька, какой ты грубый и ни фига не женственный, – сказала она в своей обычной манере.
ГЛАВА 17
Любой холуй из свиты Никона Павловича Синеокова, выслушав очередной приказ шефа, первым делом думал: «В рот меня побери, зачем я этого придурка слушаюсь?» Но эта здравая мысль тут же терялась в куче других – бежать, отличиться, землю рыть…
Да что холуи – в приёмной перед массивной эбеновой дверью с дешёвыми позолоченными египетскими ручками томились на одном бесконечном диване, покрытом казённой чёрной клеёнкой, и главный милиционер Малютинской области господин Лошкомоев, и заезжая певица Зина Тренд с подтанцовкой, и ветеринар Курейчик, и директор местной «Икеа» херр Сандерлунд, и владыка Плазмодий, и даже сам городской сумасшедший – инвалид Афгана Валетик, ещё с советских времён считавшийся символом свободы и независимости. Они поглядывали друг на дружку с недоумением, быстро перераставшим во взаимную ненависть. Валетик, впрочем, был углублён в свою неизменную затёртую «Юманите», хотя держал газету вверх ногами. Время от времени Валетик поднимал голову и перемигивался с портретом композитора Кабалевского на стене. Вдоль стены стояло десятка полтора пар разноцветных резиновых сапог.
– Совсем обнаглел, – сказал генерал Лошкомоев, ни к кому конкретно не обращаясь. – Третий час…
Секретарша Нина Сергеевна строго зыркнула на дерзкого поверх очков, и тот нишкнул. Ветеринар Курейчик поднялся было с намерением размять ноги, но и он удостоен был свирепого взгляда. Нина Сергеевна многозначительно показала ветеринару вязальную спицу и тем самым посадила на место.
Наконец чёрная дверь распахнулась, и в приёмную вылетел губернатор Малютинской области господин Солдатиков, красный и мокрый, словно из бани – хотя и в костюме. Он встряхнулся, как пёс, обдав ожидающих брызгами пота, наклонился к милицейскому, зашипел и грубо на пальцах показал генералу, что ждёт того в кабинете шефа. Прочие поглядели сочувственно – ну кто такой губернатор по нынешним временам? Великомученик, и всё.
Лошкомоев покорно поднялся, подошёл к Валетику и обнял его, словно прощаясь навеки.
– Бырики, бырики, утопа кулькуля! – утешил генерала безумец, оторвал от своего рубища лоскуток и вложил в лапищу Лошкомоева – видно, на удачу.
Губернатор оглянулся, запоздало застегнул ширинку, вздохнул и пошёл прочь на неверных ногах.
– Словил, Шепелявый? – отчётливо раздался чей-то голос – не мужской и не женский, хотя никто рта не раскрывал. Все сделали вид, что реплика исходила от композитора Кабалевского.
Генерал строевым шагом подошёл к двери и решительно пересёк страшный рубеж.
Кабинет Никона Павловича был намного меньше приёмной, даже потолок там был низкий, как в таёжной зимовейке. Сам хозяин сидел на топчане за пустым раскладным столиком на колёсиках. Одет был Никон Павлович в полосатую суданскую галябию, а голову его венчал форменный берет новозеландских командос, украшенный перьями райской птицы, – очередная причуда Дианы Потаповны.
Взаимных приветствий не последовало.
Мутные глазки дауна внезапно пронзили генерала ледяной молнией. Синеоков тяжко вздохнул, вытащил из-за топчана алюминиевый кейс, грохнул его об столик и жестом предложил Лошкомоеву открыть. Генерал возвёл зрачки к потолку, пошевелил губами, уточняя шифр, потом негнущимся пальцем покрутил замок.
Крышка чемоданчика подлетела вверх, явив содержимое – ворох крупных красных пятипалых листьев. Некоторые плавно слетели на пол.
– Какой державы валюта? – спросил Никон, не разжимая бледных губ.
– Было согласно расписке, – решительно ответил генерал. – Сам же пересчитывал. Принимали под видеосъёмку. Это твои подменили.
Синеоков метко плюнул чуть-чуть левее генеральского уха.
– Наши, – веско сказал он. – Все люди – наши. Вообще – все. Понял?
– Так точно, экселенц, – просипел милицейский. – Наши. Это Филимоныч! – страшно закричал он вдруг. – Филимоныч!
– Филимоныч тебе еврики отгрузил, а не гербарий, – заметил Никон.
– Он же у вас был… – завыл генерал. – Моя ответственность кончилась…
– Никогда… – Синеоков закрыл глазки. – Никогда твоя ответственность не кончается, Аврелий Егорыч. Ты будешь двор мести, Аврелий Егорыч. Будешь Муму утоплять. Потому что станешь глухонемой, как демон… Слышал ведь, что демоны – глухонемые?
Лошкомоев покорно закивал. Предательская жгучая влага затекала ему в рот.
– А вот и слёзки на колёсках, – слегка улыбнулся Никон. – Значит, не потерянный ты ещё для меня человек, Аврелий Егорыч, нет, не потерянный… Рано тебе в демоны… Но посидишь без конвертика. Вот когда разъяснишь мне этот гербарий, тогда пятёрка тебе… По ботанике… Нет, никуда ещё не иди! Сам понимаешь, виноват. Не прогневайся, ты знаешь, что тебе полагается… Губернатор держался молодцом! Покажи и ты, как настоящий патриот мамку-родину любит!
Генерал Аврелий вытер лицо рукавом, подошёл к облупленному зелёному сейфу и открыл дверцу. Потом вытащил из кармана документы и положил их на полку. Туда же отправилась орденская колодка.
– Да-да, – поощрил его Синеоков. – У меня ничего не пропадёт.
Генерал яростно сорвал галстук. В кабинете хозяина имелась и вторая дверь, совсем уж неказистая, кое-как сколоченная и плохо побелённая, явно снятая с деревенского сортира. Оттуда шёл запах нехорошей медицины. Возле позорной двери к стене прислонилась, лицемерно горя призывной улыбкой, резиновая баба
