– Ну, ты ещё скажи, что в России двоевластие! – попробовал одёрнуть дерзкого попа губернатор Солдатиков. – Я же вам сто раз объяснял, что такое традиционная точечная демократия: это когда вертикаль власти пересекается горизонталью самоуправления…
– Словоблудие, произвол покрывающее! – воскликнул Плазмодий, и лик его даже слегка озарился в полумраке пещеры аввакумовской страстью, но никто этого не заметил.
– Эк тебя на совесть-то пробило, эпидиаскоп хренов, – сказал генерал. – Не поздно ли?
– Благоразумный разбойник на кресте раскаялся, – как-то неуверенно возразил епископ.
– И что, под амнистию попал? Или статейку ему поменяли?
– А, – махнул рукой владыка. – Не буду к вашим заблудшим душам обращаться и бисер метать, воззову к мерзкой плоти: жить охота?
Вопрос был чисто формальный.
Все, собравшиеся в штабной пещере детства, не просто хотели жить. Они хотели жить всё лучше и лучше. С каждым днём.
– А вот Никону неохота, чтобы мы жили, – продолжал иерарх. – И коли уберёг нас сегодня господь от лютыя смерти, то даёт он нам знамение…
– Ну а что мы можем? – с отчаянием спросил губернатор. У него не только костюм, у него и нос был в глине.
– Мы ведь жили без Никона? – задал владыка ещё один излишний вопрос. – Жили. Другое дело – как? Ты, Аврелий Егорыч, нормальный был мент, даже героический, маньяка Девочкина повязал…
– Ага, а наградили Толстоёмова! – огрызнулся Лошкомоев и невольно прикрыл глаза, вспоминая свой звёздный час.
Этого Девочкина журналисты прозвали маньяком-джентльменом, потому что он, потроша очередную бизнес-вуменшу, приговаривал: «Ничего личного, чистая физиология».
– И ты, Олег Максимович, – воззвал поп к губернатору, – хоть и не геройствовал, но дело знал, китайцев из леса выгнал…
– А на лес всё тот же Никон сел, – буркнул Солдатиков. – Отечественный производитель…
– И ты, Саввушка-референт, надежды подавал, за бугор не уехал, только гранта тебе не хватало… Ну, дал тебе Никон грант. Куда ты его дел? То-то. И так во всём. Говорил же апостол иудейской вашей братии: «И не участвуйте в бесплодных делах тьмы, но и обличайте»! Не к душам опять же взывал, а к мошне – дела тьмы, дескать, бесплодны, отката не ждите… И я, многогрешный… А! У меня свой судья, и страшусь я его много больше, чем Никона…
Потом в пещере, которая стала удивительно тесной, забушевала такая достоевщина, какую и представить себе не смог бы герцог Блэкбери.
– …и ведь прекрасно я знаю, что никогда не начинал проповедь словами «В раю зае..сь», что никакого ротвейлера не отпевал, никакую резиновую бабу не крестил, никаких греко-римских борцов не венчал, – с рыданием толковал иерарх. – А как увижу никоновскую образину, тотчас чудится – и начинал, и отпевал, и крестил, и венчал! Он ведь документами грозится, видеосъёмками! И не превозмочь мне морок!
– А молебен во здравие Ходорковского? Было ведь по факту такое мероприятие? – напомнил Аврелий Егорович. – Никон тебя отмазал…
– В конечном счёте – верный оказался экшен, – сказал референт.
– Это всё потому, что религиозную пропаганду разрешили и научный атеизм разогнали, – мрачно сказал губернатор. – Вот и полезли в нагрузку всякие чудотворцы и ясновидцы, колдуны России…
– Одного без другого не бывает, – снова подал голос референт Ценципер. – У меня же в его присутствии одна только мысль: Россию продал, Россию продал… Христа опять же распял… Младенцев избил…
– Вот так помалу Никон и претворил мелкие страстишки и предрассудки в грехи лютые, смертные, – подытожил внезапные исповеди владыка. – А знаете, что самое страшное?
– Ну? – ахнули все, хотя страшнее было бы вроде и некуда.
– А то, что вот выползем мы из укрывища на белый свет, залезем в его машину, и снова поверим в тяжкие свои прегрешения и во власти сатанинской окажемся! Вот что непереносимо!
– Мудак он, а не сатана, – проворчал генерал. – Много чести…
– А сатана-то кто, по-твоему? – вскричал владыка. – Это потом люди придумали – Люцифер, Денница, Падший ангел… Чтобы не так обидно было, что обычный…
– Ну, пока что мы в своём уме, – сказал референт Ценципер. – Ваше преосвященство… или как у вас положено?
– А, зови меня просто: ребе Плазмодий, – сказал владыка.
– Вот вы уже шутите, – сказал референт. – Это хорошо. Так вот, господа, пока мы из этого ума не вылезли, давайте здраво размыслим и решим, что будем делать… Век нам в этой пещере не просидеть, у меня, например, клаустрофобия…
– Ты и маленький ссыкун был, – заметил губернатор.
– Спасибо, патрон, – сказал Ценципер. – Можно, конечно, симулировать собственную гибель: пещеру завалить, подбросить что-нибудь из личных вещей; давай, давай, главмент, соображай, это по твоей части. А сами разбежимся подальше. Деньги на первое время есть…
– Всё бы ты деньгами мерил, Саввушка, – горько сказал губернатор, словно сам прожил век бессребреником.
Но разжал наконец кулак, положил кейс на колени и раскрыл.
