Это и понятно – ведь Владыка Хаоса сам создаёт для себя питательную среду, многократно умножающую его силу.
Я даже позволил себе принять свой истинный облик. Разумеется, это было встречено воплями ликования. Многие узнавали меня и величали тайным запретным именем, ибо Древняя Память неистребима! Многие – но не дебильный мальчишка Теренс. Ему бы ужаснуться моего облика…
Что ж – даже эти двуногие бактерии достойны Алой Тризны…
Я воззвал к Хастуру – и фонтаны дряхлого Барсино забили кровью!
Расфрантившиеся макаки поглощали её в неимоверных количествах, дрались, хохотали, совокуплялись прямо тут же, распевали нелепые гимны Молодым Богам… Я царил над людским муравейником, готовым повиноваться малейшему движению любой из моих многочисленных конечностей.
Рвение безумцев было столь велико, что я никак не мог пробиться сквозь толпу к своей цели. Молодой узурпатор и его девка – наверняка тупая американка – оставались покуда безнаказанными.
Но безмозглая людская масса уловила невысказанные желания своего повелителя.
Моя бессознательно сформировавшаяся гвардия (к счастью, среди безнадёжных выродков попадались и те, кто сохранил в себе частицу Древней Крови) схватила девку и потащила вперёд, чтобы доставить к жертвенному алтарю, на котором вскоре и закончит она в моих когтях своё никчёмное существование. Напрасно вырывалась бедняжка, напрасно спешил за ней обречённый Теренс Фицморис Блэкбери. Никому не дано стереть знаки, начертанные на Ониксовых Скрижалях Рлехха.
Но слишком многочислены соборы Барселоны, слишком сильны в ней нелепые нынешние суеверия – чем и воспользовался коварный Азатот.
Он прибегнул к услугам некой твари из своей свиты – той самой, которая обладает способностью поглощать свет.
Тьма – моя стихия, но, к сожалению, она делает бесполезной ослепшую человеческую массу. Я-то видел всё ясно и даже насквозь, а вот перепуганные обезьяны совершенно растерялись и в ужасе стали терзать друг друга, разрывая на части. Мостовая превратилась в кровавую реку. Дикие вопли вспарывали воздух. Я метался туда и сюда, потеряв из виду свою цель, перешагивал через людские тела, топтал их, падал сам, поражал сопротивлявшихся шипами и когтями. Видно, сам Азатот укрыл своим плащом моих жертв, чтобы уязвить меня. Но я сорву этот ненадёжный покров, чего бы мне это ни стоило!
Не в первый и не в последний раз вступил я в схватку с Хозяином Запредельного, чтобы выяснить наконец, кто из нас более искренен в любови к Злу.
Я Совершал Знаки. Я Называл Слова:
– Калдулех! Далмалей! Чухчух! Тцукка!
Азатот Ставил Защиту:
– Олеарам! Орасим! Ирион! Тцуккассамм!
До рассвета продолжалась эта невидимая смертным битва за власть над миром.
Но вместе с Тьмой ушло и Могущество – моё и моего ненавистника.
Я возлёг на возвышение у берега моря, чтобы в одиночестве оплакать нынешнюю неудачу и набраться сил для дальнейшего преследования.
Но Хозяин Запредельного осмелился нарушить и Боевые Ритуалы, и Турмалиновый Кодекс Чётности, которые я всегда старался соблюдать. Ведь у Зла существуют определённые ограничения – чем иначе оно будет отличаться от размазни Добра?
Ничуть не смущаясь встающего светила, на меня набросились Анабот – Жёлтая Жаба Коммаза и Сефон – Обладатель Зелёного Лика. Они стали чего-то требовать от меня на своём ужасном булькающем наречии.
Как полагается, я совершил знак «Киш», выставив средний палец левой руки, чтобы обозначить свой высокий ранг в Потустороннем.
Усмиряющий Ритуал отчего-то привёл клевретов Азатота в неистовство. Они безжалостно принялись терзать мою уязвимую земную плоть и топтать моё человеческое тело, а потом потащили в свою повозку.
Набережная была пуста, людишки попрятались – Битва За Мироздание надолго испугала их. Возможно, некоторые всё же подглядывали, слегка отведя занавеску.
Возможно также, что среди прочих моё поражение наблюдали и те, чьей гибели я напрасно искал сегодня.
Йэ-эх! Хастур, Хастур…
ГЛАВА 27
Образованные люди полагают, что известная фраза «Мавр сделал своё дело – мавр может уходить» была произнесена венецианским генералом Отелло из соответствующей трагедии Шекс пира. Дескать, изменщицу я придушил, а дальше сами разводите свою непонятку.
Представьте же их удивление при известии, что сказаны эти крылатые слова совсем в другой трагедии, принадлежащей не Шекспиру, но Шиллеру. Называется пьеса «Заговор Фиеско в Генуе».
Заговоры возникают внезапно.
Идёт человек по улице, идёт себе, никого не трогает, но что-то происходит, незаметное для глаза, – и вот он уже заговорщик.
Примерно так же, должно быть, в древнеримской таверне за кружкой скверного, по нынешним меркам, вина раздался безвестный голос: «А кто он, собственно, такой, этот Гай Юлий?» И понеслось…
…Уцелевший после птичьей атаки джип «Чероки» катился по бездорожью, наугад, ополоумевший водила едва успевал объезжать кусты, ржавеющие комбайны и прочие препятствия – а вдруг налетит целая
