На столе перед Турковым стояла огромная витринная бутыль «Клонтарфа», но сколько в ней осталось, скрывало тёмное стекло. Рядом валялся на газете среди рыбьей чешуи истерзанный портплед. Тут же разложено было и его содержимое – нарочито скромный сенлорановский несессер сафьяновой кожи, пачки денег, нестираные носки, какие-то документы, свежий номер «Эсквайра».
– Интересуется, пень старый! – злобно сказала Леди. – Сергей Иванович! У тебя совесть есть?
Старый пень поднял повинную голову, поглядел воистину заплаканными выцветшими глазами и нараспев ответил:
– Вот так всю жизнь! Ни семьи, ни детей, ни карьеры! Его вот такого же светлого приносили докторскую защищать… Интересно, где он эту суму перемётную подобрал, – сказала Леди герцогу. – Вещь дорогая, а выглядит, как рюкзак заслуженного туриста или геолога… Впрочем, Сергей Иванович у нас и под машиной в карденовской тройке от кутюр лежал и масло менял… Сергей Иванович, ты хоть помнишь, кто я тебе?
Сергей Иванович оскорбился.
– Помню, – уверенно икнул он.
– И кто?
– А Нина Зырянова с фермы! – весело сказал Дядька и как бы оттолкнулся от земли воображаемыми лыжными палками.
Но Теренс Фицморис не глядел ни на Леди, ни на загулявшего хозяина. Он бросился к портпледу, перевернул его и уставился на золотой знак.
– Этого не может быть, – сказал он. – Простите, я должен позвонить герцогине-матери.
– Вот видишь, горюшко ты наше – даже гостю тошно стало, маму зовёт! – продолжала Леди. – Что он теперь о нас подумает? Свою личную жизнь разрушил, теперь мою хочешь? И ведь всегда в самый неподходящий момент! Отец рассказывал, что ты на его свадьбе учудил! Вот вызову сейчас алкобригаду, поставят тебе капельницу… И клизму семиведёрную – от меня лично! Только-только племянница прославиться собиралась – и гуленьки! Ты же на меня водительскую доверенность так и не оформил? По глазам бесстыжим вижу, что нет. Я что – пешком в город пойду?
Дядька хватал воздух и мучительно искал слова оправдания.
Вернулся Терри – он был гневен не меньше возлюбленной.
– Ларкин и Макмерри! – приговаривал он, тараня воздух кулаками. – Ларкин и Макмерри!
– Это кто такие? – хмуро спросила Лидочка.
Герцог Блэкбери опомнился.
– Так, два потомственных дармоеда, – махнул он рукой. – Одно из многочисленных проклятий рода Фицморисов. Не обращайте внимания.
– Терентий! – оживился Дядька. – Смотри – вот что тебя ждёт, Терентий! Вечные упрёки и подозрения! Что такое жена? Балласт жизни! Это пока она в невестах такая смирная, а потом! Чекушки ведь будешь прятать в унитазном бачке! По одной половичке ходить! Подумай!
Но перспектива прятать в унитазном бачке чекушки, казалось, нисколько не ужасала британского лорда. Он подошёл к столу, опустился на лавку и начал рассматривать бумаги, не слушая, о чём именно спорят между собою славяне.
– Дорогая! – поднял он голову. – Всё гораздо хуже, чем я думал.
– …а Нинке с фермы ноги вырву, чтобы не бегала тебе в сельпо за виски! Терри, что такое? – встревожилась художница.
– Это паспорт милейшего сеньора Понсиано! С визой! А тут ещё послание от Паблито… И какая-то русская дама Попова…
– Не знаю никакой Поповой, – отреклась Леди.
– Я ничего не понимаю, – тоскливо сказал Дюк. – Всё это никак не укладывается в логическую схему. Допустим, барселонский охранник преследует нас – но зачем? Какой смысл? И почему его паспорт оказался… Откуда вообще взялся портплед сэра… Портплед. Вот именно!
– А-а, портплед? – совершенно осмысленно сказал Сергей Иванович. – Так это Чуня принёс. Он хозяйственный собак – всё в дом, всё в дом…
– Дорогая, дайте ему нашатыря и облейте холодной водой, – решительно сказал герцог.
Сергей Иванович Турков после предписанных процедур вернулся к окружающей действительности – нехотя и не целиком.
Первым делом он предложил Чуне разобраться с содержимым сковороды и отыскать на ней что-нибудь съедобное. Йоркширский акселерат глубоко оскорбился и ушёл в дом, укоризненно помахивая хвостиком.
Леди и Дюк терпеливо дожидались объяснений – но Лидочка слишком оторвалась от российской жизни, а Теренс Фицморис и не привыкал.
– Я пойду один, – сказал Дядька. – Я пойду туда один. Дедушка старый… впрочем, я уже это говорил. Вам… не надо. Пока. Вдруг это иллюзия? Для меня – одним разочарованием больше, для вас это может быть потрясением. Но если всё, что обещано, правда, мы уйдём туда все. Все, кому нет места в этом мире. Поэты, художники, прожектёры, бродяги и другие романтические маргиналы. Когда стало ясно, что никакая космическая экспансия роду людскому не светит, что-то произошло. Земля незаметно превращается в аэровокзальный накопитель – мерзкое слово, как и «отстойник». И число накопляемых всё возрастает, несмотря на то, что все возможные рейсы навеки отменены, да и сам принцип воздухоплавания тоже. Яблони не зацветут на Марсе. Скоро начнётся драка за жалкие остатки воды и продуктов в буфете – да, собственно, она уже идёт. Единственный незаселённый материк покрывают льды. Если же они растают, станет ещё хуже.
