Его не удивляли ни презервативы, свисающие с перил, ни хрустящие под ногами шприцы, ни чёрные провалы в ступеньках, ни граффити на стенах.
Впрочем, один лозунг его спутница перевела:
– «Власть рабочим. В крайнем случае – студентам!»
Сеньор Давила захохотал. От него шарахнулся спускавшийся вниз мужичок с авоськой. У кума Понсиано одна ляжка весила больше, чем весь этот мужичок.
Дверь искомой квартиры нашлась на четвёртом этаже, залатанная фанерой, без номера и без звонка.
На стук почти сразу же открыли. За дверью стояла девочка лет восьми, светленькая, маленькая, в белой застиранной кофточке и шортах.
– А мамка не пьёт! – радостно сообщила она первым делом.
– Ты Катя Беспрозванных? – спросила учительница.
– Я! А вы матросы? Я рано встала. Я знала, что вы приплывёте…
– Матросы! – весело сказала Вера Игнатьевна. – Я морячка – он моряк. Веди в дом, хозяйка, знакомиться будем…
– Мамка скоро со смены вернётся, – сказала Катя Беспрозванных и сделала шаг в сторону, пропуская взрослых.
Ни Веру, ни кума Понсиано нельзя было напугать нищетой. Но когда нищета чиста и аккуратна, она поражает особенно сильно.
Диван здесь сложен был из картонных коробок, застланных дырявым гобеленом с оленями и немецкими охотниками. На коробке же стоял ламповый приёмник «Балтика» и вполне себе работал, подмигивая зелёным глазом. На приёмнике сидела ворона в жестянке из-под киноплёнки. Одна лапка у птицы была перевязана. Что интересно, рыже-белая кошка не обращала на ворону никакого внимания. На кошку, в свою очередь, не обращал внимания бородатый, лохматый и хромой пёсик, пересекавший комнату. На гостей он тявкнул, но как-то формально, без души. На подоконнике стояла банка с водой, и там тоже кто-то жил…
А кислого запаха беды не было, наоборот – из кухни тянуло чем-то вполне привлекательным. Там трясся обшарпанный холодильник «ЗиС» со скважиной для ключа на дверной ручке…
– Столько не работают… – пробормотала поражённая древней техникой учительница.
– Садитесь, будьте как дома, – нараспев, словно играя в кукольный домик, сказала Катя. – Раньше у нас большая квартира была. Там теперь риэлторы живут. Как ещё не убили! Нам, говорят, повезло… Кошку зовут Люська, собаку Никифор, а ворону никак не зовут, она у нас на временном излечении. Мамка вечно кого-нибудь домой притащит! Вот и сейчас в кладовке…
– Катя, говори, пожалуйста, «мама», – поморщилась Вера Игнатьевна. – Так душевнее будет. А мамкают только эти…
– Знаю! – вскричала Катя. – Деревенские мамкают! Но я зато уже не матерюсь! Я знаю, что материться можно только в деревне, а в городе нельзя! Мамка… мама всех несчастных домой тащит. Вчера с мужиком пришла, он в кладовке спит. Страшный!
– Как же твоя мама не побоялась тебя с чужим человеком оставить?
– Так его, вы знаете, как жалко? – сказала Катя.
Кум Понсиано раздавить картонный диван не решился, а присел рядом на корточки и, не понимая разговоров женщин, общался с Никифором. Так ему было проще.
– Меня зовут Вера Игнатьевна, – перешла наконец к делу госпожа Попова. – А это сеньор Давила из Барселоны. Твой рисунок занял первое место на выставке, и тебе полагается премия. Жалко, что учебный год кончился и нельзя тебе вручить её при всех, но… может, оно и к лучшему. Ты любишь рисовать?
– Нет, – сказала Катя. – Я готовить люблю. Я вас скоро кормить буду. Когда мама вернётся, а мужик проснётся – не греть же каждому в отдельности! Получилось, получилось, как он и говорил! Только… вдруг его уже забрали? Нас к нему не пускают…
– К кому?
– К Муллиану!
– Верита! – напомнил о себе кум Понсиано.
Тут она и сама сообразила, что барселонец остался не у дел, и начала переводить ему рассказ Кати Беспрозванных о том, откуда взялись Три Холма.
Мама Аля всегда была очень добрая, даже когда пила. Только она теперь не пьёт, потому что Муллиан всё объяснил. Она такая добрая, что старую квартиру отдала риэлторам, которым негде было жить. Риэлторы убивают людей, чтобы самим у них жить, поэтому мама Аля сама отдала им хорошую квартиру. Если бы папу не убили китайцы, так бы никогда не было.
Вот. Мама Аля всегда всех подбирала – собак, голубей, мужиков, детей. Она так однажды подобрала Муллиана. Муллиан лежал вот в этой коробке, он тогда был ещё меньше, чем сейчас, хоть Катя его давно не видела.
Муллиан не мальчик, потому что мальчики не бывают такие умные. Он такой человечек. Он принц ульванов. Нет, он всё-таки мальчик, потому что не послушался отца и провалился к нам. Отец у него царь Индарейи Наранадр.
Муллиан сказал маме, что не надо пить, и она послушалась. Муллиана всем надо слушаться, он принц. Его слушаются даже почки и печень, и сердце, и рак лёгких у Клары Ефимовны, не то что сами люди. Но он маленький. Он хочет домой. А хватятся его не скоро, только Катя не поняла, почему. Наверное, они тормозят.
Когда в доме живёт Муллиан, жить очень хорошо. Никто не болеет. Соседи не орут песни и не дерутся, а
