Всё это излагал Питер Ларкин в своём жалком рэпе оправдания, не забывая приплясывать так, что все предметы в квартирке гражданки Беспрозванных подпрыгивали, а в питьё и закуску соседей снизу падали куски штукатурки и домашние насекомые. На своё счастье, соседи забылись здоровым пьяным сном.
Джо Макмерри рэпом не баловался, зато он нажимал воображаемые клапаны у себя на животе, а голосом искусно имитировал звуки волынки, взывая к патриотическим чувствам герцога Блэкбери-старшего. Пёсик Никифор ему старательно и, главное, в тон подвывал. Катя Беспрозванных изнемогала от хохота.
– Они ведь лучше Деда Мороза со Снегурочкой, правда, мам? Можно, мы оставим их у себя?
Это безумное предложение развеяло чары и вернуло всех присутствующих в разум – Ларкин и Макмерри занимали практически весь объём этого странноприимного дома, вытесняя даже воздух…
– Не хотелось бы мне туда ехать, – сказала Алевтина, – но сами вы не местные, трудно вам будет…
– А без меня они Муллиана вообще не найдут, – сказала Катя. – Если он сам не захочет.
– Пошли – нам ещё в магазин надо, – скомандовала Вера Игнатьевна. – Сэр Родерик, вы, как говорится, только щёки надувайте. Вы не знаете, как с этой публикой разговаривать, а я ой как знаю… И предупредите своих бодигардов, чтобы не вздумали в сиротском доме свой номер показывать! Они хоть о транспорте-то позаботились?
…Ларкин и Макмерри уж так позаботились о транспорте, что кум Понсиано похолодел: у подъезда стоял проклятый розовый лесбовоз, и глядеть на который с души воротило. Правда, зловещие символы были смыты заодно с дорожной грязью, и на капоте сияла искусно привинченная латунная табличка с гравировкой: «Питеру Ларкину и Джозефу Макмерри на память о совместной борьбе с бандитизмом – от коллектива Малютинского областного УВД».
Вера Игнатьевна перевела, и барселонец со старшим герцогом поглядели на босоногих негодяев с невольным уважением.
Внутри, правда, всё эротическое оборудование растащили, зато теперь в лимузин могло уместиться множество людей – только что сидеть приходилось на полу. На смену прежнему гнусному запаху пришёл бодрящий аромат свежевыпитой здесь водки. С таким же бодрым настроением покатили в ближайший торговый центр…
Без проводниц учительница и барселонец нипочём не нашли бы нужное заведение – детский дом находился на самой окраине Малютина, с одной стороны теснимый строящимся небоскрёбом, с другой – кирпичными особняками, которые здесь, в глубинке, ещё и не жгли по-настоящему. Видно было, что сроки его сочтены – березняк, окружавший старое двухэтажное здание, уже вовсю вырубали. Катя сидела рядом с шофё-ром (герцог, вздохнув, признался, что у него есть опыт вождения этого дива) и давала указания, то и дело путая левую и правую руки.
Здоровенный вахтёр, что сидел внизу, хотел было сказать что-то очень грубое, но проглотил несказанное, поглядев на Ларкина и Макмерри. Получив от герцога-папы очередное отпущение грехов, они тут же обнаглели, сменили стиль, купив себе джинсы и ковбойские шляпы, и ходили теперь в обнимку, хватая друг друга за задницы – пародировали героев полузабытого фильма «Горбатая гора». Но и в таком виде обуви они не признавали.
Вахтёр бурчал вслед что-то о совещании у директора. Как будто это могло кого-то остановить!
В доме пахло чем-то неистребимо казённым и малосъедобным – в нормальных условиях такой запах не существует. Должно быть, баллоны с этим зловещим газом, заправленные в некоем тайном бункере, развозят потом по всей стране – по тюрьмам, по больницам, по богадельням, по благотворительным столовым…
– Верита, у нас дома для сельского мальчишки не было страшней угрозы, чем отдать на воспитание в монастырь, – сказал сеньор Давила. – И вижу, что правильно мы боялись…
Герцогу с его воображаемым сиротством тоже было не по себе, он страшно жалел, что не остался в машине, и всё норовил спрятаться за мать и дочь Беспрозванных, а они – за него.
Вера Игнатьевна осталась недовольна своим туалетом, хотя в магазине копалась часа два, так что даже кум Понсиано возроптал, – но всё равно выглядела она сейчас минимум на депутатку с бурным комсомольским прошлым.
– Учитесь! – воскликнула госпожа Попова, неизвестно к кому обращаясь.
Потом пинком распахнула дверь директорского кабинета и рявкнула:
– Что, пр-ритихли, р-растлители малолетних?!
Дверь захлопнулась.
Оставшиеся ждали, что Веру Игнатьевну немедленно выкинут в коридор, Ларкин и Макмерри даже закатали рукава клетчатых рубах для своего собственного захода, но у директора всё было тихо. Алевтина Анисимовна беззвучно молилась, Катя сжимала кулачки на счастье…
Потом дверь бесшумно отворилась, и оттуда, храня молчание, стали выходить мужчины и женщины – они расходились, втянув головы в плечи и не глядя ни на кого…
– Ой-ой, – сказала Алевтина.
Наконец вышла и сама Вера Игнатьевна, рассыпая искры.
– Чтобы через пять минут все были в спортзале! – сказала она на прощание невидимому (или невидимой) директору.
Воспитанников было немного, всего три десятка – видимо, проект «Сироты вместо нефти» здесь выполнялся на совесть. Обыкновенные мальчишки и девчонки, от семи до примерно тринадцати, чисто одетые, не выглядевшие несчастными… Белые, чёрные, рыжие, славянские, узбекские, бурятские рожицы…
– Зови своего Муллиана, – сказала Вера Игнатьевна Кате.
Катя подбежала к баскетбольному щиту, стала здороваться с ребятами, о чем-то совещаться…
– Аля, где же он? – сказала учительница. – Быстрее надо, пока они не опомнились…
