Хома Хроноложец слышал, конечно, о безудержном гневе короля Посконии, но представить его в натуре не мог.
– Много жуликов и проходимцев передо мной прошли, много негодяев! – гремел Стремглав. – А вот такого, чтобы у людей древнюю память обкорнать, еще не было! Да ты страшней любого грабителя! Ты даже хуже того стрижанского мудреца, который родословие людей к сусликам возводит! Эй, стража! Взять этого молодца, разложить на скамье да всыпать ему как следует!
Посконскую стражу два раза просить не надо.
Покуда Хроноложца пороли, он верещал:
– Я докажу! Я звездные таблицы представлю! Не сходится ваша история по звездам-то! Отовсюду белые нитки торчат! В обмане живете, как черви слепые! А мне откровение было в грозе, буре и осадках в виде дождя и мокрого снега! Консерваторы тупоголовые! Обскуранты сущеглупые! Ретрограды узколобые! Мракобесы хреновы!
За такое неуместное упоминание посконского государственного символа пришлось еще добавить ученому мужу горяченьких.
Верно говорят у нас в простом народе, что от большого ума одно горюшко.
А король приговаривал:
– Ежели меня, бедолагу, с императором Кавтирантом станут отождествлять, то тебя теперь непременно с пророком Бездолием в веках перепутают. С тем самым, который после императорской порки до конца жизни присесть не мог и даже спал, воротом на гвоздик подвесившись…
Потом Стремглав, как водится, отошел. Про себя он не мог не признать, что и вправду летописцы – народ продажный и недобросовестный.
Пораженные места Хроноложцу смазали дорогущим бальзамом, отчего они стали даже лучше прежних. На дорогу мужицкий король дал ученому увесистый кошель с деньгами:
– Помни щедрость посконскую да не бреши больше!
На заработанную, выстраданную самой неразумной частью тела компенсацию Хома Хроноложец, добравшись до Немчурии, издал толстую книгу под названием «Летам человечества новое счисление, сиречь Всяк сам себе прадедушка».
Книга эта стала вдруг прославлена во всей Агенориде. Напрасно другие ученые пытались что-то возражать бродячему гению. Он всех противников повергал во прах блеском своих доказательств, а в качестве главного аргумента подымал полы отороченной соболем мантии и просил засвидетельствовать свое мученичество от невежественных посконских дикарей и в особенности от самозваного короля Стремглава. Поэтому всех критиков своих смело объявлял посконскими агентами.
После этого всяк был вынужден признать правду Хомы. Даже здравомыслящие дотоле люди, прочитав его книгу, начинали смотреть на прошлое совершенно по-другому. Вскоре получил он и звание, и кафедру в Плезирской Академии и обрел множество последователей.
Ректор Академии мэтр Забульдон нарадоваться не мог, что заполучил в свои ряды такого светоча знания.
Значит, и вправду сыновьям посконского короля-оскорбителя вряд ли нашлось бы место на студенческой скамье – даже совершенно не причастных к порке молодых посконичей принимали в Академию с большим скрипом и только за большие деньги.
ГЛАВА 12,
в которой фрейлина Инженю преображает принцев до полной неузнаваемости, а король Стремглав с облегчением избавляется от василиска
Известие о том, что придется ехать в желанный Плезир под чужими именами, возмутило принцев.
– Батюшка, миленький, так ведь мы тогда обманщиками будем! Это нехорошо, не по совести! – сказал Тихон.
– Чтобы я, королевич, купчишкиным сыном прикинулся? Позор такой на все годы учения принял? – сказал Терентий.
– Молчать! – сказал Стремглав. – Или так, или вообще никуда не поедете! Королевичи они! Шорниковы внуки, вот вы кто! Жаль, конечно, что не зимой в путь вас отправляю. Поехали бы с рыбным обозом, и вся недолга. Вот ваши грамоты, все составлено честь по чести. Имена свои забудьте, как со двора сойдете. Ты, Тихон, станешь зваться Леоном, а ты, Терентий, – Парфением. Дети крупного лесоторговца Таская… Покойного, – добавил он, подумав. – Так вернее будет… А официально объявим, что поехали, мол, посконские принцы избывать свою дурь у мудрецов Буддистана…
– Государь, – вмешался Ироня. – Я вот о чем подумал. Парнишки ведь сильно похожи на тебя, одни брови чего стоят. Их же могут запросто узнать – хотя бы по клеветническим лубочным картинкам. А уж наши посольские точно узнают. И стоит какой-нибудь судомойке проболтаться…
– В самом деле, – сказал Стремглав. – Как-то я об этом не подумал… Вот незадача! Ну, брови можно и подбрить, носы поломать…
Королевичи разом заревели.
– И еще горбы им набить, – усмехнулся Ироня. – И кудри покрасить.
– Дураки вы, дураки, хрен с вами со всеми! – из-за портьеры выскользнула бабка-фрейлина Инженю. Она, по своему обыкновению, подслушивала. – Вы и в самом деле детей отправляете на погибель. Вот послушайте, что я вам скажу…
С бабкой Чумазеей произошли большие перемены. Теперь никто бы не дал ей законных восьми десятков.
Пообщавшись с посольскими женами, с бонжурскими торговцами, сама посетив Плезир с визитом доброй воли, она много чего полезного для женщины узнала. Платила лекарям-омолодителям, не торгуясь. Велела, чтобы силикону не жалели. Маски применяла из меда, смолы, толченых майских жуков и жеваной коры черного дерева. Одних париков у нее было две сотни. Подслеповатый посол дон Мусчино даже пытался за
