ГЛАВА 13,
в которой, разумеется, снова приключается несчастье
Белого коня звали Лебедком, черного – Воронком.
– Жалко батюшку, – сказал Тихон, покачиваясь в седле. – Жалко Ироню. И бабушку Чумазею жалко. Как они там без нас?
– А мне так никого не жалко, кроме доброго коня, – ответил Терентий. – Ты, Ти… то есть Леон, помни, что он в таком же возрасте покинул родимый дом. И не пропал. Вот денег у нас маловато…
Как ни упрашивал Терентий отца выдать им, кроме подорожных, и плату за обучение, Стремглав был непреклонен.
– При посредстве торгового дома Кувырканти перечислю через подставное лицо прямо на счет Академии. Деньги-то немалые! Вы хоть эти-то, какие есть, сберегите! Не то ночевать будете в чистом поле натощак!
Посконские дороги при мужицком короле стали, во-первых, проезжими, а во-вторых, безопасными. Любой путешественник мог теперь смело проезжать через бывшие разбойничьи деревни, сохранившие, ради памяти, прежние романтические названия – Кидалово, Мочилово, Разводилово.
Но без разбойников стали посконские дороги и неимоверно скучными.
Едешь, едешь – и все одно и то же. Леса сменяются полями, поля – лесами, низины – пригорками, пригорки – низинами. Изредка попадется навстречу купеческий обоз – остановишься, поговоришь о погоде, о том, на каких постоялых дворах еда дешевле, а перины мягче. Купцы одобряли цель странствия братьев, желали им успехов в учебе и личной жизни.
– Зря батя назвал державу нашу Гран-Посконь, – сокрушался Тере… то есть Парфений. – Была бы она у нас Пти-Посконь, так давно бы уже кончилась…
– Не смей такие слова говорить! – гневался Леон-Тихон. – Оттого она и великая, что нет ей ни конца, ни краю! Но все же плохо, что приступаем мы к заграничному учению, не испытав рыцарской доли, не заступившись за слабого, не наказав насильников и маньяков…
– Ну, я-то по рыцарству не сокрушаюсь, – отвечал Терентий. – С ихним уставом нынче пропадешь. А вот пошалить на большой дороге не помешало бы, деньгами разжиться…
Василиск Василек сладко спал у Тихона за пазухой. Хоть и говорящий он был, но неразговорчивый, да и разговоров у него было всего два: еда и сон.
Чтобы тоже не уснуть, Терентий завел веселую песню лесорубов:
– Что-то нас ждет впереди? – вздохнул Тихон.
Впереди, из-за поворота, медленно выезжал очередной обоз. На четырех телегах везли крепкие дубовые бочки.
– Винца прикупим! – оживился Терентий. Пить совиньон отец им накрепко запретил, а разбавленным вином порою баловал.
Но люди, сопровождавшие обоз, на купцов никак не походили – это были четверо обычных пеших стражников с алебардами.
– Что везете? – высокомерно поинтересовался Терентий.
– То ли сам не видишь? – откликнулся старший стражник. – Арестантов везем на расправу к тюремщику Гуину. Ровно сорок бочек. Проезжай, не останавливайся, разговаривать с заключенными запрещено…
Не все порядки и обычаи, бытовавшие в старой Посконии, отменил Стремглав. Разумеется, ни тюрем он не упразднил, ни чисто посконского способа перевозки узников в бочках. Способ такой тем хорош, что исключает возможность побега или сговора, да и конвоя большого не требует.
Но королевичи наши росли во дворце и о столь низких материях знать не знали.
– Ты… ты как смеешь так разговаривать? – вскипел Терентий.
– Помалкивай, сопляк, не то сам в такой же бочке очутишься! – сказал стражник и замахнулся алебардой так, что Воронок взвился на дыбки.
– Так там, выходит, люди сидят? Им же, миленьким, тесно! – вскричал возмущенный Тихон. – Братец, были бы мы рыцари, так уж наверное освободили бы несчастных!
– Интересная мысль, – сказал Терентий, усмиряя вороного. – Пусть-ка батя их потом сто лет по лесам отлавливает! В другой раз жадничать не станет! Подходящая подляночка! Будь по-твоему, братишка! Доставай Василька!
Разоружить заторможенных всадников не составило труда. Их алебарды закинули подальше в лес. Василек снова вернулся за пазуху к Тихону – отсыпаться после тяжкой работы. Он ведь маленький еще был, и надолго его сил не хватало.
Стражники же, придя в соображение, ужаснулись неведомых чар и, не помня себя, полетели по дороге в сторону Столенграда.
Торжествующие братья покинули седла, подошли к телегам и начали разрезать веревки, державшие бочки.
– Смотри-ка – для них и дырочки проковыряны, чтобы дышать! – подивился отцовскому человеколюбию Терентий.
А Тихон уже поддевал кинжалом первый обруч.
– Миленькие! Свобода! Свобода! – восклицал он.
