И столько гнева и негодования было в этих глазах!
Ну, первой красавицей ее назвать было трудно, но в любой толпе глаз понимающего мужчины отметил бы именно ее. Столько в ней огня было, словно вся жизнь, что скопилась за годы, проведенные в хрустальном гробу, запросилась в дело.
Платье неопределенного цвета от первого же движения немедленно поползло по швам. Тихон стыдливо отвернулся, а Терентий радостно выпялился.
Девушка, не обращая внимания на некоторый беспорядок в одежде, ловко покинула гроб, подбоченилась и вопросительно поглядела на притихших бородатых детей. Темные волосы ее при этом рассыпались и скрыли многочисленные прорехи на платье.
– Ну, чего смотришь? – спросил, наконец, старший ребенок. – Ну, истощился наш рудник, а жить-то надо? Ты одна, а нам семерым прокорм нужен, одежда, то, се…
– Не в том дело, Себастьян, – очень мягко сказала девушка, но братьям показалось, что зашипела змея. – Дело-то не в том. Приходил ли ко гробу мой нареченный жених – принц Кавтирант Белолицый?
Тихон и Терентий свистнули, а дон Кабальо удивленно заржал.
За то время, покуда принцесса спала в своем хрустальном гробу, Кавтирант из Белолицего успел стать Багрянорожим, из принца – императором Эбистоса, помереть, не оставив наследников, а сама империя успела распасться на множество государств, образующих нынешнюю Агенориду.
Словом, прошло лет четыреста, если не больше.
– Приходил, – кое-как выдавил старшой, ковыряя башмаком осколки стекла.
– И что?
– Как все… Поколотился-поколотился, плюнул да и прочь пошел – некогда мне, говорит, из-за полуцарства здесь время терять, когда меня большие дела ждут…
– И вы, значит…
– Нет! – запротестовал старшой. – Первые лет триста мы честно выдерживали условие злой мачехи.
– Надеюсь, она тоже мертва? – поинтересовалась девушка.
Старшой отвел глаза.
– Как же, помрет она, – сказал он. – Рассыпается на ходу, но власть держит крепко…
– Погоди-ка, – сказала принцесса. – Ты говоришь, триста лет? Я спала триста лет?
– Чуть побольше, – деликатно молвил старшой.
– Четыреста пятьдесят шесть, – уточнил ученый дон Кабальо.
Он ожидал, что принцесса, услышав страшное известие, тут же грохнется в обморок и придется бежать к аптекарю. Но принцесса сказала:
– Милый рыцарь… э-э, как ваше имя?
Дон Кабальо замялся.
– Это не рыцарь, – сказал честный Тихон.
Тут только принцесса заметила братьев в их причудливых, хоть и попорченных дорогой и разбойниками одеждах.
– А это что за чучела? Уж не вы ли меня разбудили?
– Это он, – показал на Тихона честный на данный момент Терентий.
– Да? – страшным голосом спросила принцесса. – Значит, вот он каков, мой суженый? Веди же меня под венец, о юный герой! Я вся твоя!
И протянула Тихону руку.
– Бери, бери, пока дают! – зашипел Терентий.
Тихон, содрогаясь, коснулся пальцами тонкой руки. Но едва лишь принцесса сделала шаг, как ее платье, честно служившее четыре с лишним века, разом ушло в отставку и осыпалось на пол мелкими клочками.
Тихон мгновенно развернулся и раскинул руки, чтобы закрыть принцессу от чужих взоров. Она рассмеялась.
– Как, однако, целомудрен ваш век, юные кавалеры! А вот мы на Майский день…
– Ваше высочество, – сказал старшой. – Есть у нас, что накинуть. Мы время от времени покупали как раз для такого случая… Обновляли гардероб…
– Раз в сто лет, – сказала принцесса. – Ну, тащи.
…Потом она гоняла старшого принесенным платьем по всему балагану.
– Да такого даже пьяная троллиха носить не станет! Разве это цвет? Разве такое носят?
Бедный Себастьян пытался ей объяснить, что сейчас как раз такое и носят, а братья и даже перетрудившийся дон Кабальо с восхищением следили за скандалом.
Тихон от восхищения и смущаться забыл – так прекрасна была принцесса во гневе. Но гнев мигом перекинулся на всю честную компанию.
