замечает его тягостного к себе внимания – или и правда не замечает?
Словно она просто живет, а не пытается заставить его прыгать в кольцо.
Или на самом деле не пытается?
Да еще это кошачье имя – Ингеборга!
Степан передернул плечами, словно от холода, хотя в машине стало почти жарко, огляделся по сторонам и пристроился поперек двойной разделительной полосы. Конечно, по-хорошему следовало бы доехать до светофора и развернуться, но иногда он позволял себе мелкое хулиганство, особенно если поблизости не просматривались гаишники. Заприметив разрыв в плотном машинном потоке, он нажал на газ, двигатель рыкнул, как разгневанный тигр, и через секунду Степан уже въезжал на тротуар перед собственным офисом.
Белов запирал свою машину и помахал Степану. Ему досталось место получше, хоть и ближе к проезжей части.
Нужно было приехать раньше, а не распивать на кухне чаи с этой самой, которая с кошачьим именем и в его собственных тапках!..
– Ты чего такой злой? – спросил Белов, подойдя. – С Иваном что-нибудь?
– Ничего я не злой, – ответил Степан очень сердито, – с Иваном все в порядке. По крайней мере было, когда я уезжал.
– А почему тогда злой?
– Да не злой я! Нормальный я! Как всегда!
– А-а… – протянул Белов, – ну-ну…
– И нечего нукать! Я тебя вчера как человека просил – позвони мне вечером, или ты в Сафоново вчера не ездил?
– Ездил, хотя вчера, между прочим, воскресенье было.
– Да наплевать мне на воскресенье! Я тебе сказал, чтобы ты позвонил, а ты даже не почесался!
– Я не позвонил потому, что у меня в телефоне батарейки сдохли, – сказал Белов громче, чем следовало бы уравновешенному и хорошо воспитанному человеку. – И докладывать мне было абсолютно нечего. Все работали как обычно. Все шло как обычно. А потом, уж ты меня прости, Степа, за прозу жизни, я к любовнице поехал, а не домой! А от любовницы мне звонить неудобно!
– Ну да. Неудобно. – Степан и сам прекрасно понимал, что напал на Белова совершенно не по делу, а просто так, от недовольства собой, но как остановиться, не знал. – К любовнице тебе ехать удобно, а мне позвонить неудобно!
– Паш, не все такие смиренные монахи, как ты! Не все по выходным с детьми английский учат. У некоторых есть еще личная жизнь.
– Да пошел ты!..
Почему-то слова Белова сильно его задели.
– Да. Я отойду, пожалуй. А то еще подеремся. Кроме того, мне нужно сигарет купить.
Белов круто повернулся и пошел назад, к табачному киоску, хотя до магазина было ближе и выбор сигарет там лучше. Почему-то этот киоск они всем офисом дружно не любили и почти никогда в нем ничего не покупали. Степан, вместо того чтобы пойти наконец на работу, остался стоять на тротуаре. Ему казалось, что он высказал заму еще не все претензии.
Белов был в двух шагах от киоска, когда невесть откуда на тротуар выскочила грязная зеленая машина и понеслась прямо на него. Немногочисленные прохожие шарахнулись в разные стороны, как перепуганные гуси на сельской дороге.
У Степана отчетливо и тоненько зазвенело в ушах.
Он нелепо взмахнул руками и вроде даже побежал, чтобы остановить эту взбесившуюся машину, но оказалось, что так и не двинулся с места. Он очень ясно понимал, что машина летит прямо в беззащитную беловскую спину и что через секунду она его убьет.
– Эдик!! – заорал он, и Белов оглянулся. Степан еще успел заметить, какое изумленное у него стало лицо. Он прыгнул в сторону, но тонна обезумевшего железа настигла его. Степан услышал короткий удар, глухой стук, как будто на тротуар упал мешок с мукой, – и все.
Больше он ничего не слышал.
– Что? – растерянно переспросила Ингеборга. – Что вы говорите?
– Я говорю, что моего зама сегодня у меня на глазах сбила машина, – повторил Степан, морщась, – поэтому я и опоздал. Как Иван?
Ингеборга помолчала, словно не сразу поняла, о чем он спрашивает.
– А… У нас все в порядке. Он сегодня поздно встал и весь день вел себя не слишком хорошо. Простите, пожалуйста, я не совсем поняла, что такое с вашим замом.
– Все вы поняли, – произнес Степан устало.
Ему казалось, что к его лицу прилипла тонкая целлофановая пленка, сквозь которую невозможно дышать и почти невозможно видеть. И все время хотелось ее содрать. Он то и дело тер лоб и щеки, но содрать проклятую пленку никак не удавалось.
– Но… он хотя бы… жив? – осторожно спросила Ингеборга, во все глаза глядя, как Степан снимает ботинки. Зачем-то он сел на пол, прямо под дверь, и вяло поддавал одной ногой другую в надежде, что ботинок снимется сам.
– Он в больнице.
