Когда к пяти часам вернулся Степан, Чернов по-прежнему сидел за его столом, закинув за голову большие загорелые руки.
– Ты чего? – спросил Степан, отдуваясь. На улице было жарко, а кондиционер в машине не работал с прошлого лета.
– Ничего, – пожал плечами Чернов, посидел еще секунду, поднялся и вышел. Через пять минут он устроил жуткий скандал в отделе маркетинга, который к выставке в Нижнем оказался совсем не готов, по крайней мере, по черновским понятиям о готовности. Скандал бушевал довольно долго и стал затихать, только когда до приезда немцев оставалось минут десять.
Немцы прибыли вовремя и отняли у руководства «Строительных технологий» вдвое больше времени, чем оно рассчитывало. Они отбыли только в девятом часу, очень довольные – или делающие такой вид. Чернову к тому времени уже раз шесть позвонила супруга, ожидающая немедленной доставки гуманитарной помощи и медикаментов. На седьмом звонке Чернов мобильный выключил и сразу после совещания уехал.
За ним понуро потянулся отдел маркетинга, не посмевший убраться домой до отъезда самодура- начальника. Остались только компьютерщики, которые по свойственной всем компьютерщикам привычке предпочитали работать по ночам.
И Степан собрался домой, с тоской думая об обязательном антрекоте на ужин и о таком же обязательном, как антрекот, скандале с сыном.
Он проверил кондиционеры, похлопал себя по карманам, удостоверясь, что телефон с ним, пыхтя, выудил из-под стола портфель, погасил свет и захлопнул дверь. В офисе было по-вечернему просторно и тихо, как в библиотеке, и по-библиотечному же светились синие люминесцентные лампы над кадками с диковинными растениями. Эти растения, как и зеленый ковролин, и плотные зеленые жалюзи, были Сашкиной затеей и потому очень нравились Степану.
Он свернул было к лифту, но увидел распахнутую дверь в ее комнату и решил узнать, почему она до сих пор не ушла.
Он был уже на пороге, оставалось сделать только один шаг и зарычать – его очень веселила мысль о том, как он сейчас ее напугает.
Непонятно, что остановило его. То ли какое-то предчувствие, то ли инстинкт, заставивший его замереть за секунду до того, как она произнесла больным, замученным, чужим голосом:
– Господи боже мой…
Степан застыл, как в детской игре, не успев опустить ногу. Он даже не понял в первую секунду, что слышит ее, Сашин, голос, так он был ужасен. Степан еще ничего не понял, но уже знал – что-то случилось.
– Хорошо, – сказала она совсем рядом, – я согласна. Да, да! Никто не знает. Я согласна на все.
И еще спустя секунду, почти шепотом:
– Господи, я была уверена, что все кончилось… – Щелчок – она положила трубку. И заскулила, тихо и жалобно, как побитый щенок.
«Нужно уходить. Сейчас она почувствует мое присутствие, и мне придется сознаться в том, что я все слышал, а ей придется что-то мне объяснять».
От этой мысли у него взмок висок.
«Я не хочу слушать. Не стану слушать ее ложь. Она непременно мне солжет, и это будет конец всему. Всему. Я не желаю знать, что она скрывает. Черт побери, я хочу, чтобы эта женщина осталась в моей жизни. Мне нужно, чтобы она осталась. Просто необходимо!»
Он сделал шаг назад. Мягкий ковролин – Сашина затея! – заглушал шаги. В коридоре было по-прежнему пусто.
– Кто там? – словно очнувшись, вдруг спросила она совсем рядом. – Здесь кто-то есть?
До лифта было два шага, до лестницы – один.
Тяжело дыша и обливаясь потом, он выскочил на лестницу, взбежал вверх на один пролет и замер, как преступник, которого чуть было не поймали на месте преступления.
По мягкому ковролину прошелестели шаги, она пробежала мимо лестничной клетки, и каблучки зацокали по плитам лифтового холла. Степан на лестнице перевел дыхание и прислушался.
Каблучки вернулись на ковролин, удалились, вновь приблизились и снова зацокали – Саша выскочила на лестницу. Он видел внизу, в проеме, между полированными лестничными перилами, платиновые волосы и чувствовал, как оттуда веет чудовищным страхом, словно могильным духом из склепа. Она потопталась на площадке, заглянула вниз, что-то пробормотала и изменившейся старушечьей походкой побрела к своей комнате.
Из осторожности – а может, из трусости – Степан постоял еще минуты две, потом пошел, но почему-то не вниз, а вверх, дошел до пятого этажа и оттуда вызвал лифт. В голове у него гудело.
Саша? Саша?!
Лучшая из всех известных ему женщин. Единственная, кто не пугал и не мучил его.
Он сел в машину, запустил двигатель и отъехал за угол. Толстые пальцы сами по себе барабанили по рулю, и он вдруг удивился, что у него такие толстые пальцы.
Леночка звала его жирной свиньей. Он и есть жирная свинья. Жирная трусливая свинья.
Он решительно достал телефон и набрал номер.
– Черный, – сказал он, когда ответили, – ты только меня не перебивай. Я тебе сейчас… расскажу.
Он рассказал все, что видел и слышал, и приказал Чернову думать. После этого ему стало еще хуже, чем было.
