Еще совсем немного – день или, может быть, два, – еще какой-нибудь крохотный толчок извне, и Степан непременно сложит два и два и в итоге получит четыре, в отличие от капитана Никоненко, получившего в итоге три. Ни в коем случае нельзя дать Степану возможность складывать. Если уж Чернов не смог ничего предотвратить и Степан своими ушами услышал разговор, из которого абсолютно все стало ясно, значит, его нужно… увести от единственно возможного правильного вывода, и сделать это немедленно. Только как?!
Как?!
Очень хотелось курить, но сигареты остались в машине – курить в квартире ему запрещалось, но иногда он все-таки курил, пристроившись в кухне под вытяжкой. По силе вытяжка в черновской квартире была сравнима с небольшим японским торнадо, но Валя как-то унюхивала сигаретный дым, и тогда Чернову не было пощады. Но зато он вспомнил, что в пустой банке из-под кофе припрятана пачка. Валю кухонные банки никогда не интересовали, а домработница свято хранила маленькую хозяйскую тайну…
В прежней жизни, которая кончилась со звонком Степана, Чернов никогда не пошел бы на кухню за сигаретами, если за стенкой страдала несчастная Валя, которую он пять минут назад не пустил в гостиную, и не стал бы курить у нее под носом.
Сейчас ему было все равно.
Он распахнул дверь, решительно прошагал в кухню, подвигал коробки, отыскивая заветную банку из-под кофе.
– Вадик?..
С жестяным стуком откинулась плоская крышка. Чернов выдернул пачку из блестящего жестяного нутра и повернулся.
Она стояла в арочном проеме, стискивая у горла мягкую ткань изысканного розово-голубого халатика. Голубые и розовые волны вздымались вокруг тоненького тела, хрупких и нежных рук, стиснутых у горла, наивных коленей, чуть очерченных струящимся шелком.
– Вадик!..
Губы у нее набухли, глаза переполнились готовыми пролиться слезами, косточки на стиснутых кулачках были голубоватыми от хрупкости.
– Ч-черт, – хриплым от ненависти к себе голосом промычал Чернов и отвел взгляд, – черт возьми…
Валины глаза расширились, и слеза, совершенная по форме, прозрачная, дрожащая – все как полагается! – сбежала по бледной щеке. Чернов немедленно почувствовал себя убийцей.
– Да что с тобой, Вадик?..
Он не мог и не хотел отвечать. Он хотел только одного – чтобы жена оставила его в покое, перестала напоминать о том, что он виноват еще и перед ней. Так виноват, как только может быть виноват мужчина, которому наплевать на женщину, и изменить в этом уже ничего нельзя.
Как крыса – по крайней мере, ему самому так показалось, – он прошмыгнул мимо жены, по-прежнему стоящей в арочном проеме, и по-крысиному же юркнул в спасительное одиночество кабинета. Сел на пол и торопливо закурил.
Все эмоции будут потом. Нужно перестать психовать и приказать своей голове не думать ни о чем другом, кроме возможности спасения.
«Ты же капитан, твою мать!.. Военный человек. Хрен с ними, с твоими эмоциями. Просто выключи их. Скажи себе, что у тебя нет никаких эмоций. Нет и не было никогда».
Именно сейчас, сегодня, наедине с этой пачкой сигарет он должен решить, что делать дальше. Он должен опередить Степана, который наверняка уже пытается сложить два и два и вот-вот получит правильный ответ. Он должен выкрасть ту Володькину тетрадь до того, как Степан догадается внимательно прочитать ее.
На все про все у Вадима день, от силы два.
Не густо.
И еще была одна мысль, пугавшая его до такой степени, что он никак не мог заставить себя додумать ее до конца. От этой мысли холодел позвоночник и ломило зубы.
Вадим Чернов был уверен, что человек, убивший один раз, непременно убьет и второй.
Кто следующий в списке? Кто еще должен заплатить за тайну, как заплатил глупый Муркин?!
И когда?..
Эдуард Белов был абсолютно уверен в том, что он гораздо лучший начальник, чем Павел Степанов, и уж точно гораздо лучший заместитель, чем Вадим Чернов. В последнее время Черный раздражал его как-то особенно сильно. Степан тоже раздражал, но с этим приходилось мириться. Белов не был ни дураком, ни оголтелым карьеристом и поэтому вполне отчетливо понимал, что даже если ему удастся перепрыгнуть Чернова, то Степана не перепрыгнуть никогда.
Обстоятельства раз и навсегда сложились так, что Степан был, есть и остается главным в их скромной компании. Это нужно пережить тоже раз и навсегда или уходить из «Строительных технологий».
Уйти – значит вырваться на «оперативный простор», доказывать окружающим, что ты не верблюд, искать – и находить! – деньги, переманивать заказчиков у менее расторопных, и так далее, и тому подобное, и так без остановки, пока не сдохнешь или не прогоришь, и тогда все равно сдохнешь – в наше время никто никому долгов не прощает…
Еще сто раз подумаешь, прежде чем решишь, нужно тебе это самое соло или лучше пока продолжать петь в хоре!
Из ванной вернулась раскрасневшаяся и очень хорошенькая Леля, скинула на пол нечто воздушное, именуемое в литературе диким словом «пеньюар», которое почему-то бесило образованного Эдуарда Белова, потрясла в воздухе совершенной формы ногами, от чего сафьяновые остроносые туфли описали в воздухе две ровных дуги и шлепнулись далеко за семиспальной кроватью, в которой злился Белов.
