часок? Если нужно, я заплачу дополнительно, и домой вас отправлю на такси, и за такси тоже заплачу…
Она выслушала всю тираду совершенно хладнокровно.
– Да, – сказала она и повернулась к Степану спиной, чтобы достать с полки чашки, – конечно, мы вполне сможем еще немного побыть вместе с Иваном. Только я считаю, что, прежде чем уехать, вам непременно следует выпить чаю.
Акцент – или не акцент, а какая-то странность речи – неожиданно проступил особенно отчетливо, и Степан подумал, что она, наверное, начинает так говорить, когда злится или чего-нибудь не понимает.
– Я не могу сейчас ничего пить, – пробормотал он. – У меня ЧП на работе.
– Оно ведь все равно уже произошло, – отрезала Инга Арнольдовна и показала глазами на Ивана. – Десять минут вряд ли имеют значение. Садитесь, Павел Андреевич.
Она что, совсем ничего не понимает? Сказано же – неприятности на работе! Чаи распивать ему некогда, ведь ему даже неизвестно, что именно там стряслось! Хорошо, если на самом деле трупов нет!
– Пап, садись! – словно очнувшись, заверещал Иван и поволок в сторону тяжелый стул, чтобы отцу было удобнее сесть и не осталось бы никаких сомнений, стоит ли пить чай. – Садись, пап! Это же очень быстро, пять минут всего. И молока можно налить, чтобы было похолоднее!..
– Вот ваша чашка. Вы в самом деле будете с молоком? Нет? Так я и думала. Это печенье. Пока Валентина Ивановна убиралась, мы испекли. Иван, давай сыр и ветчину, я думаю, что мы должны предложить твоему отцу бутерброды. Иван, какой джем ты будешь, малиновый или клубничный?
Мягко чмокнул закрывшийся «Электролюкс». Щелкнула крышка на щегольской немецкой банке с джемом. Звякнула ложечка. Вода полилась в кружку с тем особенным глухим звуком, который может издавать только крутой кипяток. Запахло свежезаваренным чаем, малиной и булками.
Степан схватился за карман, в котором должны были быть сигареты.
Эти звуки и запахи были из другой жизни. Не из жизни Павла Степанова. Они не могли и не должны иметь к нему отношения. Они расслабляли. Уничтожали оборону. Их следовало срочно заглушить. Вот… хоть сигаретами.
«Успокойся, – приказал он себе, – она затеяла это вовсе не для того, чтобы поймать тебя на чем- нибудь. Она затеяла это ради твоего сына, которого до дрожи напугал звонок. С ним нужно попить чаю, и Иван удостоверится, что все не так страшно».
– Ты не жди меня, ложись спать, – сказал Степан, прихлебывая чай, – Инга Арнольдовна меня дождется, а ты не жди.
– А она до тебя не уедет? Инга Арнольдовна, вы не уедете?
– Я же не оставлю тебя одного в пустой квартире, – ответила она рассудительно. – Зачем ты еще кладешь сахар? Вполне достаточно джема.
– Я люблю, когда сладко, – заявил Иван упрямо, и Степан покосился на него из-за своей кружки. Очевидно, эти разговоры велись уже не в первый раз, и в Ивановом тоне звучали знакомые капризные нотки, что означало, что он уже вполне пришел в себя, для того чтобы спорить и отстаивать свои права на сладкий чай.
Да. Прибалтийская крыса вполне знала свое дело. И совершенно очевидно, она знала его лучше, чем идиотка Клара, дай бог ей здоровья и счастья в личной жизни.
– Большое спасибо, – неловко сказал Степан Инге Арнольдовне и даже как будто поклонился слегка. Они некоторое время рассматривали друг друга, а потом он добавил: – Все было очень вкусно. Печенье особенно.
Она молча кивнула.
Иван, совершенно успокоенный, выскочил его проводить и только попросил напоследок:
– Ты все-таки постарайся не очень поздно, пап.
– Я постараюсь, – пообещал Степан. Ингеборга услышала, как хлопнула входная дверь, как щелкнули замки, и мимо нее, топая, промчался Иван, чтобы посмотреть с балкона, как отец сядет в машину.
«Все было очень вкусно. Печенье особенно».
Она усмехнулась и поставила в раковину его пустую кружку.
Он так и не попробовал печенье – она знала это совершенно точно, – поэтому не мог знать, вкусное оно или нет.
Он благодарил ее вовсе не за чай и не за печенье.
Странный человек Павел Степанов.
На лестничной клетке курил прораб, и Степан до того изумился, что даже не сразу ринулся из лифта в коридор, где громко разговаривали какие-то люди и пылал свет. Прорабу было совершенно нечего делать в офисе, да еще в одиннадцатом часу вечера.
– Здорово, Петрович. Ты как тут оказался?
Петрович суетливо, как обычно, переложил сигарету из правой руки в левую и сунул правую Степану с таким видом, словно сомневался, захочет ли тот ее пожать. Почему-то на Степана это подействовало успокаивающе.
– Да никак, Павел Андреич. За бланками я заехал, у нас ни одного бланка чистого не осталось и бумага почти кончилась…
Это была такая явная, неуклюжая, лживая ерунда, что Степан даже покраснел немного.
– Ты о чем, Петрович? – спросил он, с тоской прислушиваясь к голосам в коридоре. Голоса были настырные и не по-вечернему громкие. – Какая бумага? Ты хоть, пока курил, придумал бы чего поумнее
