теперь признаваться не хочет! А раз не хочет, значит, это его проблемы. Не наши. Наши проблемы, считай, кончились. Так начальству и доложим.
– Паш, еще рано радоваться, – сказал Белов словно сквозь зубную боль. – Мы еще толком ничего не посмотрели. Дай я хоть на эти папки взгляну…
– Ничего не пропало, – произнес Степан с нажимом и положил руку Белову на плечо, – нечего там смотреть. Давай поблагодарим Сергея и спокойненько все обсудим. Я завтра с утра зайду к Михал Михалычу, так что, если у него будут вопросы, я тогда на все отвечу.
Михал Михалычем звали главного надсмотрщика, который взимал арендную плату и отвечал за безопасность, ремонт, свет, газ, телефоны и прочие жизненно важные составляющие быта любого учреждения. Его все уважали и отчасти даже побаивались.
Степан выдернул из сейфа перегнутую пополам файловую папку и сунул Чернову в карман.
– Черный, проводи охрану и возвращайся. Петрович, проходи и садись, что ты маешься!.. Саш, свари нам кофе.
Он обошел стол и уселся в собственное кресло, от которого устал за день как собака. Он совершенно точно знал, что один из тех, кто топчется сейчас перед ним на зеленом ковролине, делая вид, что старательно выполняет его распоряжения, два часа назад вытащил из его сейфа тетрадку Володьки Муркина, и еще над охраной, гад, издевался, заставил мужиков унитаз тушить!
– Всех, кроме замов, Волошиной и Валентина Петровича, я прошу разойтись по домам, – договорил он неприятным голосом, – инцидент исчерпан. Никаких сенсаций сегодня больше не будет. Спокойной ночи, и благодарю за корпоративную преданность.
«Все, кроме замов, Волошиной и Валентина Петровича», – тройка нечесаных, но активно любопытных программистов, уборщица в зеленом комбинезоне и пожилая бухгалтерша Света, у которой, по слухам, были нелады с невесткой и она предпочитала все вечера проводить на работе, – как-то одновременно бросились к выходу из его кабинета, произвели некоторую сутолоку и давку, после чего светлые полированные двери затворились с неторопливым достоинством.
Степан поставил локти на стол и сунул физиономию в сложенные ковшиком ладони. Физиономия горела и неприятно кололась, а кожа казалась слишком сухой и тонкой.
– Я ничего не понимаю, – с ходу сообщил появившийся на пороге Белов, – что за дикая история?! И почему ты не стал ничего искать?
– Да потому что нечего искать. – Степан с силой потер колючие щеки и закрывающиеся глаза.
– Паш, мне не нравится, когда ты начинаешь говорить загадками. У тебя это плохо получается.
– Я не говорю загадками. – Он никак не мог заставить себя взглянуть на зама. Что он станет делать, если взглянет и поймет, что тетрадку вытащил Белов? Впрочем, он был почти уверен, что Белов тут ни при чем. – Я не стал ничего искать, потому что из сейфа поперли муркинскую тетрадку и больше ничего.
Белов протяжно и выразительно свистнул:
– Ни хрена себе!
– Вот именно, – пробормотал Степан, – вот и я про то же…
Вернулся Чернов, покручивая на пальце ключи от машины. Брелок с символикой «Тойоты» взблескивал стальным нестерпимым блеском. Настроение у него ничуть не ухудшилось.
– Серегу я проводил, – доложил он бодро и швырнул Степану на стол пустую файловую папку, – деньги сунул. Кстати, кто-нибудь знает, сколько именно там было? Слишком много дать тоже плохо…
– Ну посчитал бы! – сказал Степан со злобой. – Что ж ты не посчитал?
Чернов сел в кресло перед его столом, и некоторое время все молчали.
– Прошу высказываться, – наконец велел Степан, – кто, по-вашему, попер муркинскую тетрадь? И куда он потом делся? И где до этого был?
– Что за тетрадь-то, я не пойму, – спросил прораб осторожно, – покойника нашего, что ли?
Степан молчал, уставившись на фигурку рабочего в стиле «техно», украшавшую его стол. У рабочего были металлические руки и ноги, вылупленные глаза-шурупы и каска на болтах, насквозь проткнувших плоскую железную голову. Он очень напоминал Степану самого себя. По крайней мере, самого себя в данную минуту.
– Да мы у Муркина тетрадочку нашли, – пояснил Чернов, – уже после того, как менты все дело прикрыли. А в ней какие-то буковки и циферки нарисованы, мы так толком и не поняли, что они означают. А теперь ее из сейфа сперли.
Чернов, в отличие от Белова, никакого изумления не выразил и даже не задал исторического вопроса о том, что именно пропало из сейфа, если деньги – самое святое! – не взяли.
Это означает что-то или нет? И если означает, то что?
Где ты, где ты, так никем и не оцененный капитан Никоненко, сыщик-профессионал, знаток человеческой психологии, крещенный в сафоновской церковке и знающий о жизни все?..
– Кофе готов, мальчики, – раздался от двери Сашин голосок, – а вам чайку, может, Валентин Петрович?
Она осторожно и ловко внесла огромный поднос, на котором вкусно и сытно дымился немецкий кофейник в красную и белую клетку – не какая-то там безликая кофеварочная колба! – и отсвечивал сахарным боком разноцветный мармелад в брызжущей светом хрустальной мисочке, и холодная сырокопченая колбаса лоснилась, уложенная в кружок на чистом блюдце, и глаз невозможно было оторвать от этого подноса, и нос начинал ловить все запахи, и на душе делалось светло и умильно, как у собаки, неожиданно получившей на завтрак килограмм молочных сосисок.
Где-то еще совсем недавно Степан уже чувствовал себя так же умильно и расслабленно и точно так же напоминал себе, что расслабляться нельзя – вцепятся в шею, под самое горло, порвут, загрызут, ничего не оставят…
