Ах да. Дома. Когда Иван и прибалтийская крыса усадили его чаевничать.
«Пап, ты купи нам завтра груш. И еще я никак не мог желтую пижаму найти, а синюю Валентина Ивановна постирала. Ты мне найдешь потом, ладно, пап?»
– Итак? – повторил Степан неприятным голосом. – Саш, тебя это тоже касается. Кто где был, кто кому звонил, кто откуда вернулся и у кого еще, кроме Петровича, среди ночи возникла острая необходимость съездить в офис за бумагой для принтера? Кто первый? Ты, Черный?
– Ты что, считаешь, что тетрадь кто-то из нас взял? – спросил Белов брезгливо.
– Считаю, – отрезал Степан.
– Тогда, выходит дело, и Муркина кто-то из нас укокошил, – сказал Чернов задумчиво. – Это ты, Павлик, здорово придумал. Толково. Никаких убийц искать не надо, сдал в ментуру кого-нибудь из нас, и все. Правильно, Павлик.
– Господи, о чем вы говорите! – вскрикнула Саша. – Каких убийц?! Ведь милиция сказала, что это был несчастный случай! Обыкновенный несчастный случай! Пьяный рабочий упал в котлован, только и всего!
Чашка мелко дрожала у нее в руке, кофе плескался о белые фарфоровые берега. Степан отвернулся, чтобы этого не видеть.
Господи, еще три дня назад он мечтал на ней жениться и был совершенно уверен, что, если женится, все в его жизни и в жизни его сына наконец-то встанет на свои места, а она так хладнокровно обманула его!
– Ну ладно, – сказал Чернов торопливо. Он опасался, что Саша чем-нибудь себя выдаст, и тогда положение будет не спасти. – Раз так, то я первый отчитываюсь. Значит, уехал я часа в три прямиком на Профсоюзную. Там я с Полуйчиком лаялся часов до пяти, наверное. До полседьмого скакал по этажам, смотрел, кто чем занимается. Потом поехал на дачу.
– Куда? – переспросил Степан недоверчиво. Он отлично знал, что Черный дачу свою ненавидит и почти никогда на ней не бывает. Дача была передана в полновластное тещино владение, а Чернов в нее только деньги вкладывал.
– На дачу я поехал, на дачу, – повторил Чернов, несколько повысив голос, – чего это ты так изумился? Я с женой в очередном разводе.
– Внеплановом? – удивился Степан. Про семейную жизнь Чернова он тоже все знал. – Вроде у вас развод по плану на начало лета намечался?
– Намечался на начало, а получился сейчас. Но мы из графика не выйдем, мы в начале лета опять разводиться начнем…
У них был такой юмор, и всю жизнь они отлично понимали друг друга.
Ну и как жить, если подозревать даже самых близких? Таких близких, как Черный, который хоронил Степанову мать, взяв на себя все, что нужно в таких случаях. Степан беспробудно и мрачно пил, а черновские родители на своих шести сотках откармливали клубникой его сына Ивана.
Как жить, если окажется, что он, Павел Степанов, тридцати восьми лет от роду, ничего не знает о жизни и о людях вокруг него?!
– Сашка позвонила, когда я уже почти к дому подъехал. От Профсоюзной до моей дачи как раз полтора часа езды, ну и в магазин я заезжал, за водкой там, за колбасой… Я повернул и обратно поехал. Вот и все дела. Остальное при тебе происходило.
Степан зачем-то потрогал плоскую голову рабочего, к которой была намертво прикручена каска.
– Белов, теперь ты.
– Ну ты даешь, Степ… Ладно. Дознание так дознание. Я приехал из Сафонова где-то около часа. Потом обедал. Потом поехал в рекламное агентство, которое разрабатывает для нас фирменный стиль. Там я с дизайнерами кофе пил часа три, наверное. Кофе пил и макеты смотрел. Шесть забраковал, а четыре тебе привез на согласование, вон они в портфеле лежат, можешь проверить, раз уж у нас дознание… Потом в офис вернулся и до полвосьмого бумажки разбирал. Потом уехал.
– Домой?
– Нет, – буркнул Белов и покосился на Петровича, который сидел в кресле, сдвинув пятки по стойке «смирно», и курил из деликатности в кулак. От его сигарет в комнате образовалась нестерпимая махорочная вонь. – К любовнице. Надеюсь, ее телефон ты у меня требовать не будешь?
– Пока не буду, – пообещал Степан. По крайней мере Белов не врал. – А бумажки ты где разбирал? Тут или в переговорной?
Иногда, чтобы не видеть физиономий друг друга, они усаживались с «текучкой» в переговорной.
– Тут, конечно. Вас не было никого, все тихо было, спокойно…
– Дверь, когда уезжал, за собой запер?
– Я ее всегда за собой запираю. Тем более я знал, что никто из вас уже не вернется.
– Сашка?
Она встрепенулась и посмотрела на Степана несчастными и отчаянными глазами. Платиновые волосы были заправлены за уши. Уши горели малиновым огнем и казались до того раскаленными, что Степану захотелось убрать от них волосы подальше – как бы не вспыхнули.
Черт побери все на свете!..
– Я была здесь, – сказала она и зачем-то взглянула на Чернова, – я находилась здесь целый день. Из своего кабинета почти не выходила. Когда пришли уборщицы, полчаса с ними проговорила. На них программисты жалуются, что они от усердия все время шнуры из гнезд выдирают, и компьютеры «виснут». Ну вот… Потом представительские расходы считала, что-то мне показалось, что мы очень много за март
