Он хорошо зарабатывал – и уже довольно давно. Окружающий его мир был совсем иным, и он так привык к нему, что в какой-то момент перестал придавать ему значение.
Он жил в спокойном и тихом центре, у него была дорогая и надежная машина, в подъезде лежал ковер и стояли фикусы в кадках, жильцы, не обремененные соседскими дрязгами на почве лопнувших труб и протекших батарей, были милы и приветливы, бессмертие Виктора Цоя в их доме, похоже, никого не волновало…
Когда пришел лифт, Чернов сначала опасливо и брезгливо заглянул внутрь – ничего хорошего внутри лифта не было – и только потом зашел. Пальцем посчитал кнопки, потому что никаких опознавательных знаков на них не оказалось, нажал нужную, во всяком случае, он так решил, лифт припадочно затрясся и повез его к Саше.
Во всем этом она живет.
Каждое утро она входит в этот гребаный трясущийся лифт и смотрит на загаженные стены, и дышит запахом мочи и помойки, и достает свои газеты из ящика, покосившегося так, словно на нем кто-то специально долго висел, а вечером возвращается обратно, и это, наверное, еще хуже, потому что вечером горит тусклое электричество или не горит вовсе, отчего делается только страшнее.
Вадим Чернов знал за собой эту черту – желание защищать сирых и слабых. Его жена Валя десять лет виртуозно ею пользовалась. Он понимал, что это ужасно глупо, но прямо тут, в лифте, решил совершенно твердо, что Сашу отсюда заберет.
Куда?.. Зачем?.. И с чего вообще он взял, что она согласится не то что куда-то с ним ехать, но даже разговаривать?! Почему она должна что-то ему объяснять, в чем-то разубеждать, слушать его немыслимые фантазии?!
Лифт дернулся в последний раз и затих. Оставалось надеяться, что трупное окоченение постигло его на нужном Чернову этаже.
Он шагнул на площадку – здесь было почище, чем внизу, очевидно, в силу удаленности от входной двери, и стал по часовой стрелке считать номера квартир. По его подсчетам выходило, что ему нужна крайняя дверь справа.
Он некоторое время постоял перед черной дерматиновой дверью, стараясь справиться с волнением. Оказывается, он очень волновался. Даже не просто волновался, а весь, от горла до ботинок, как будто завязался в узел от страха.
А, черт побери!.. Будь что будет!
Он вытер о джинсы мокрые руки и решительно позвонил.
Дерматиновая дверь открылась, и за ней оказался молодой мужик в майке и тренировочных штанах, вытянутых на коленях, – вид исключительно домашний и даже некоторым образом умиротворенный. Чернов от изумления отступил на шаг назад.
– Вам чего? – спросил мужик с дружелюбным любопытством. – Вам кого надо?
– М-мне… Сашу Волошину, – промычал Чернов почти нечленораздельно.
Этого мужика в майке он в своем плане никак не учитывал, однако же мужик был, вполне реальный, розовый и конкретный, как почему-то определилось у Чернова в голове.
– А вы… кто? – снова спросил открывший, несколько утратив прежнее умиротворенное дружелюбие. – Вам… зачем?
– Я с работы, – объяснил Чернов, – мне нужно с ней поговорить. Дома она?
Мужик расправил плечи и смерил Чернова неспешным взглядом – с головы до ног.
– А чего, – начал он, – на работе вы никак не могли поговорить?
Чернову стало смешно.
– Да вы мне скажите, она дома?
– Петька, что ты квартиру студишь?! – внезапно послышалось из глубины полутемного коридора, который вырисовывался у мужика за спиной, – несет и несет по полу, как из трубы! Кто там?
В полумраке обозначилась фигура в легкомысленном ситцевом халате и почему-то в валенках.
– Кто пришел-то, Петь? Спрашивают кого?
– Это ко мне, мамань, – быстро ответил тот, кого называли Петей, хотя Чернов точно знал, что пришел вовсе не к нему.
Вышеупомянутый Петя вдруг шагнул на лестничную площадку, оказавшись нос к носу с Черновым, и плотно притворил за собой дверь.
– Давай проваливай отсюда, – велел он Чернову тихим и грозным голосом, – это моя баба, понял? И нечего шляться, твою мать, если не хочешь по роже схлопотать! А то я тебе мигом устрою! Со мной все братки местные за руку здороваются, так что чесал бы отсюда, козлина вонючая…
– Петя! – послышалось из-за двери. – Петя, ты с кем там разговариваешь?
– Да я ж сказал, что ко мне пришли, – с досадой проговорил в сторону двери грозный Петя. – Не, ты понял, блин, что тебе тут ловить нечего?
– Понял, понял, – ответил Чернов тоскливо и слегка прихватил Петю за шиворот, – я только одного не понял, дома она или нет.
На душе у него было погано. Так погано, как в тот самый день, когда он понял – из армии надо уходить, или пропадешь. Тогда, приняв решение, он напился в стельку в каком-то замызганном кабаке, а потом проснулся в чужой постели и долго не мог сообразить, в чьей именно, и терзался угрызениями совести, и боялся Валю, и ненавидел себя…
– Мне ведь только поговорить, – преодолевая желание немедленно бросить Петю и уехать, объяснил
