Баширов пожал плечами – совершенно равнодушно.
– Скорее всего, он сам сказал. Вряд ли его просто так убили, Олег. Скорее всего, его пытали – сильно. Он и сказал. Когда отправил, куда и кому. А там уже стали искать. И нашли.
Они помолчали.
Ничего не слышно было в кабинете – ни голосов, ни шорохов, ни звуков. Как будто весь мир за его стенами притаился и подслушивает. По крайней мере, у Добрынина было именно такое ощущение.
– Говори, чем помочь, – раздробил тишину голос Баширова. – Я помогу.
– За ребят денег хотят, – быстро сказал Добрынин. Нужно было сказать это именно быстро, потому что он очень боялся, что передумает и вообще ничего не скажет.
Поднимется, поблагодарит и выйдет.
– За Ольгу кассету хотели, и мы кассету нашли.
– Даже так?
– Так, Ахмет… – Он даже губы сложил, чтобы добавить «Салманович», и удержал себя в последнюю секунду. – Нашли. А денег мы не найдем. Если только вы не поможете.
– Велики ли деньги?
– Пять миллионов долларов.
Выраженная в словах, в тишине этого сказочного кабинета, сумма вдруг показалась не такой уж и огромной. Все-таки всего пять. Пять. Не пятьдесят. Не пятьсот.
Тут Олег Добрынин почувствовал себя Глафирой Фирсовной из Островского, для которой «что больше тыщи, все мильон!».
Ему действительно было все равно – пять миллионов, пятьдесят или пятьсот.
Какая разница!
– Пять миллионов, – повторил Баширов, и непонятно было, зачем он повторяет. Даст или не даст. В «положительном» смысле повторяет или в «отрицательном». – Мелкими и старыми, да, Олег?
Добрынин кивнул.
– Не так много, как неудобно, – себе под нос пробормотал Баширов и поднялся. Добрынин поднялся следом. – Я дам тебе денег, Олег. Скажи своему Бахрушину, пусть встречает. Прямо в Кабул привезут, чтобы здесь лишний раз не светиться. Сумма немаленькая, дело темное, а я честный налогоплательщик!
Тут он позволил себе сдержанно улыбнуться.
– А… условия? – спросил Добрынин, забыв, что должен благодарить.
– Что за условия?
– Как мы будем тебе их возвращать? Или ты временем телевизионным возьмешь? Или…
Баширов уже вернулся за свой стол, сел и теперь смотрел на Добрынина из гораздо более удобного и выгодного положения хозяина кабинета.
– Отдавать не нужно, – выговорил он медленно. – Временем я тоже не возьму. Одалживаться не хочу, Олег! Когда понадобится, я куплю лучше.
– А за пять миллионов не хочешь?!
– Нет. Не хочу. Тебе нужны деньги. Ты не в казино идешь, ты людей спасаешь. Я тебе даю деньги, потому что знаю, что ты людей спасаешь. И Храброву я очень уважаю.
Добрынин так ничего и не понимал.
– А взамен? Взамен что ты хочешь?
– Ничего.
– Как?!
– Ничего не хочу.
– Так не бывает.
– Ты мне объяснить хочешь, – спросил Баширов, – как бывает, а как не бывает?!
Оказалось, что пять миллионов долларов – это две спортивные сумки, килограммов семь денег, не меньше.
Пришел самолет, Бахрушин так толком и не понял, что это за самолет, откуда. Самолет был небольшой, «бизнес-класса», как нынче говорят, и без всяких опознавательных знаков. Он приземлился на военном аэродроме Кабула, что само по себе было невозможно и странно – гражданские самолеты здесь никогда не садились, и журналистов всегда пускали только в строго отведенный «отстойник».
Бахрушина провели на поле и бросили там, и он долго слонялся среди бочек, ящиков, каких-то деревянных складов, в реве и вое реактивных двигателей, совсем один, не зная, что ему делать дальше.
Потом сел этот самолетик. Бахрушин пошел к нему просто так, потому что все остальные взлетавшие и садившиеся рулили в отдалении и в отдалении же и замирали, а этот почти к решетке подкатил.
Когда Бахрушин подошел, почти оглохнув от грохота, потому что двигатель самолетик не глушил, распахнулась дверь, и в высоте показался какой-то человек а костюме. Он сверху посмотрел на Алексея, скрылся на секунду, а потом выбросил к его ногам одну за другой две спортивные сумки.
