Зачем ему Дина? Когда она была? Как прошла молодость – в думах о Дине? Какое ему дело до нее? Какое отношение к Дине имеет его – их с Ниной – жизнь?!
Он не знал.
Вошла сказочной красоты молодая дама, мельком глянула на Сидорина и перевела недоуменный взгляд на секретаршу, как будто спрашивая, что это за чучело. Секретарша, честь ей и хвала, на взгляд не ответила, и дама объявила:
– Почта. Все как обычно. Сверху правительственная, и еще для Сотникова. У него в приемной никого нет. Передадите?
– Передадим, – пообещала секретарша холодно, и дама удалилась.
Телефоны звякали негромко и приятно, секретарша отвечала как-то так, что слов было почти не разобрать. Необыкновенное растение, раскинув мясистые тропические листья и чуть подрагивая, как будто наблюдало за Сидориным, сжавшимся в своем кресле.
Представительный молодой мужик внес себя в приемную, и секретарша сдержанно улыбнулась.
– Вернулись, Андрей Петрович?
– Утром. А что сам? Не принимает?
– У него сегодня на целый день, – сообщила секретарша доверительно, – даже докладывать не буду. Или у вас что-то срочное?
– У нас всегда срочное, – согласился представительный Андрей Петрович, – но я подожду. Пока не горит.
И все это, думал Сидорин тоскливо, крутится вокруг Митьки Потапова, того самого Митьки, который рыдал, потеряв свой знаменитый мешок, который всем давал списывать английский, который так трясся над своей характеристикой, что над ним смеялся весь класс!..
А теперь от него зависит, что будет дальше с доктором Сидориным. Ведь вызвал же он его зачем-то…
– Проходите, пожалуйста, – повинуясь какому-то невидимому знаку, вдруг пригласила его секретарша и поднялась из-за стола, – сюда, пожалуйста.
И открыла тяжелую дверь.
За первой дверью оказалась вторая, такая же глухая и тяжелая, открывавшаяся с неторопливой важностью, а за ней – стол, а за столом – Потапов.
– Привет, Вовка, – сказал министр, – проходи. Да, что ты будешь – кофе, чай?
– Чай, – ответил Сидорин, – спасибо.
Дверь тихо притворилась за ним, напрочь отрезав телефонные трели и голоса в приемной. Ковер поглощал звук шагов.
– Садись, Вовка.
Сидорин выдвинул кресло и тут только заметил с другой стороны длинного стола молодого, странно знакомого мужика. Мужик смотрел на Сидорина внимательными, очень темными глазами.
– Добрый день, – пробормотал Владимир. Мужик кивнул, но вслух ничего не сказал.
Все-таки он был очень знакомым, и то, что он не может его узнать, еще добавило Сидорину неуверенности. Зачем Митька его пригласил? Или он при нем хочет разбирать сидоринские уголовные дела?
– Нам чай и кофе, – сообщил Потапов своему столу, и Владимир вытаращил на него глаза, не сразу сообразив, что он говорит в селектор, – ты что будешь, Андрей?
– Кофе и какую-нибудь воду. И лимон, – добавил тот, подумав.
И голос был очень знакомым. Как будто много раз слышанным и почему-то забытым. Кто же это такой?
Потапов выбрался из-за своего столища и пересел за переговорный стол, устроившись рядом с Сидориным и напротив мужика.
– Как жизнь, – спросил он весело, – как семья? У тебя же дочка, правильно я помню?
– Правильно, – согласился Сидорин, – все в порядке, спасибо, Мить.
– А работа? Идет?
Зачем он спрашивает, подумал Владимир стремительно, что ему за дело? Да еще этот мужик? Откуда он его знает? Оперировался у нас, что ли?
– Работы, как всегда, по горло, – ответил он, – а что?
Открылась дверь, впустив немного шума из приемной, секретарша прошла по «неслышному» ковру и красиво расставила перед ними чашки, сверкающие чистотой стаканы и лимон на блюдце. Вода была во вкусно запотевших пузатых бутылочках, чашки слегка дымились, и все это напоминало сцены из фильмов, которые Сидорин иногда смотрел во время ночных дежурств.
Потапов снял очки и хлебнул из чашки, отвинтил золотую крышечку и налил воды из бутылки.
– Вовка, я хотел с тобой поговорить как раз о работе, – заявил он неожиданно, – вернее, не столько я, сколько Андрей Витольдович. Я ему про тебя рассказал немного, и он захотел с тобой встретиться. Специально приехал, – добавил Потапов хвастливо, как бы призывая Владимира оценить его усилия.
Сидорин взглянул на мужика, прихлебывающего кофе, и вспомнил.
Ну конечно!
