– Ну что вы! Конечно, нет! Мне не хочется, да и времени мало. Зачем? Столько лет прошло.
– Но в этот раз все-таки пошли.
Она засмеялась, тряхнув короткими тугими кудрями.
– От скуки, Игорь Владимирович. Муж забрал сына, и мне совершенно нечем было заняться. Я вспомнила про приглашение и пошла.
В объяснении, произнесенном довольно бойко, была какая-то принужденность, замеченная капитаном.
Нет. Дело не только в скуке.
– Вы приехали вовремя?
– Почти, – она опять улыбнулась бриллиантовой улыбкой, – я вообще-то всегда опаздываю. Это ужасно, но я ничего не могу с собой поделать.
Она знала о своих недостатках, любила их и сама себе прощала. Мария Суркова о том, что опоздала, говорила виновато, как будто она была школьницей, а капитан завучем.
Замечательно.
– Во время торжественной части вы были в зале?
– Я чуть от скуки не умерла во время этой торжественной части, честное слово! Я даже пожалела, что приехала. Я думала, мы просто поговорим с ребятами, вспомним что-нибудь интересное и приятное, а нас всех засадили в зал и заставили слушать каких-то кретинов. Только Потапов и был ничего. По крайней мере, говорил он хорошо.
Дело вовсе не в том, что он хорошо говорил, подумал Никоненко. Дело в том, что он – «сам Потапов», а не какие-то зачуханные тетки вроде директрисы и председательши районо.
– Что было после торжественной части?
– Банкет! – объявила Дина и засмеялась. – Слава богу, я Вовку Сидорина увидела и подошла к нему. С ним тоже было довольно скучно, но он хотя бы свой.
– Вы с ним дружите?
– С Сидориным? – переспросила Дина с удивлением и посмотрела на капитана проницательно. – Нет, конечно. Он в меня всю жизнь влюблен. И сейчас влюблен. Вы разве не знаете?
– Знаю, – согласился Никоненко, – а что? Это всем известно?
– Ну конечно! – сказал она уверенно. – Это всегда было всем известно. Ничего тут такого нет. Он даже карьеру из-за меня бросил, – добавила она с жалостью, – такой хороший мальчик, а так и не состоялся. Жаль.
– Жаль, – согласился Никоненко.
Владимир Сидорин состоялся целиком и полностью, только он сам еще об этом не знает.
– С Потаповым вы разговаривали?
– Конечно. Там больше не с кем было поговорить. Не с Сидориным же! Тот вообще в моем присутствии говорить не может. Знаете, в десятом классе мы так развлекались – он выходил к доске, я начинала на него смотреть, и он замолкал. Он больше не мог произнести ни слова, молчал, сопел и получал двойку. Кино.
– О чем вы разговаривали?
– Да ни о чем. О чем можно говорить с бывшим одноклассником? Вспоминали, как он меня у Пушкинского музея ждал, а я опоздала. Он мерз, мерз, а потом музей закрылся, и он домой пошел. Букетик у него замерз. Господи, это все так смешно!
– Очень смешно, – подтвердил Никоненко, – больше ни о чем не было речи? Только о том, как он вас ждал?
– Договорились встретиться, – сообщила Дина и быстро взглянула на капитана, – созвониться и встретиться в более… спокойной обстановке.
Устоять передо мной невозможно – вот что означали все эти истории. Захоти я, и ты тоже не устоишь. Будешь молчать, как Сидорин, или мерзнуть, как Потапов. Только я тебя не хочу. Ты кто? Милицейский капитан, крайне низко организованное существо в мятых брюках и дешевых ботинках. Ты мне не интересен. Можешь пока просто посмотреть на меня, раз уж мне приходится вести с тобой какие-то разговоры.
– Вы раньше не встречались с Потаповым?
– Нет. На десятилетии он не был, а я была только в этот раз и тогда, на десятилетии.
– А с Сидориным?
– Вовка был на десятилетии. Или вы спрашиваете, не встречаемся ли мы просто так? В жизни?
– А вы встречаетесь?
– Нет. Это просто смешно, Игорь Владимирович. Вы же все понимаете, правда?
– Стараюсь, – подтвердил «Анискин» скромно.
– Ну вот. А почему вы так настойчиво спрашиваете меня про Сидорина? Вы подозреваете его в том, что он мог выстрелить в Митю?
И по имени она назвала Потапова не случайно.
Для капитана из уголовного розыска он был министр и «сам Потапов», а для Дины Больц – Митя, капитану следовало об этом знать.
