– Я должна устыдиться? – помолчав, спросила Дина Больц доверительно. – Ну хорошо, мне стыдно, я малодушная. Крови не выношу. Даже Сережке коленки всегда мама заклеивает. Вы меня за это посадите?
– Непременно, – пообещал Никоненко галантно.
Как это хирурга Сидорина угораздило? Ну в десятом классе – понятно. В десятом классе любовь – это адреналин, гормоны и обязательный разлад с окружающим миром. Нет, не так: гормоны, адреналин и разлад, вот как. А в тридцать с лишним-то чего идиотничать?
Никоненко одним глотком допил вязкую холодную жидкость со дна своей чашки и посмотрел по сторонам.
– Какие у вас изумительные картины, Дина Львовна! Вы знаток?
Дина тоже посмотрела по сторонам, как будто проверяя, есть ли на стенах картины.
– Я просто люблю качественную живопись. Это – качественная живопись.
– Это кто-то знаменитый?
– Ну, в определенных кругах это очень известное имя. Это Арнольд Шеффер. Он недавно умер. К сожалению.
– Вы были с ним знакомы?
Она неожиданно замялась.
– Мы встречались с ним как-то, но не дружили. Тянет соврать, что дружили, поскольку он знаменитость, но не стану.
Бриллиантовая улыбка засияла между совершенными розовыми губами, и капитан опять подумал: бедный Сидорин.
– Я покупала его картины, но не у него, а через посредников. Вот видите? Это называется «Кошка на радиаторе».
Кошка была похожа на тушу в рыночном мясном ряду, а радиатор и вовсе ни на что не был похож. Тем не менее Никоненко покивал многозначительно.
Теперь следовало смотреть во все глаза и не просмотреть того, ради чего он и затеял весь этот изящный диалог об искусстве.
– Вас с ним Лазаренко познакомил?
Этого она не ожидала. Чашка стукнула о блюдце.
Никоненко смотрел внимательно.
– Что, простите?
– Вас с этим самым Шеффером познакомил Дмитрий Лазаренко? – повторил Никоненко отчетливо.
– Я… не помню, – сказала она. – Какое это имеет значение?
– Вы не помните, кто именно вас познакомил со знаменитым художником?
– Игорь Владимирович, это было давно. Я правда не помню. Кроме того, к выстрелу Арнольд Иванович отношения не имеет. Он умер десятого февраля. Почему вы меня о нем спрашиваете?
Потому что Лазаренко читал какую-то записку и спрятал ее. Потому что ты сама сейчас сказала, что не писала никаких записок, но даже не спросила меня, о каких именно записках идет речь, хотя на вечер ты опоздала и, следовательно, не слышала, как Тамара объявляла об игре «в почту». Потому что ты ходила вместе с Димочкой в художественную школу, об этом знал и помнил влюбленный Сидорин. Потому что у тебя нет никаких точек соприкосновения с одноклассниками, они все, кроме Потапова и Лазаренко, для тебя на одно лицо – незаметные серые мыши, однако Потапов не ходил с тобой в художественную школу, а Лазаренко ходил.
Если Лазаренко получил записку на вечере, а не принес ее с собой, значит, скорее всего ее написала Дина Больц.
– В том году, – завел историю «участковый уполномоченный Анискин», – у нас в Сафонове одного художника чуть не убили. Он, конечно, пил сильно и все такое, но рисовал отлично. В Доме культуры две стены его картинами завешаны. Красота такая – и моря, и горы, и реки, все на свете. Я это дело когда расследовал, много всяких книжек про искусство читал. У них, у художников, совсем другая жизнь, не то что у нас, обыкновенных людей. Вот я и спрашиваю. Потому что интересуюсь.
Дина смотрела на него во все глаза, но, кажется, успокаивалась.
Нет, не могла она так ошибиться. Этот капитан простак и недоучка, а вовсе не холодный, трезвый, выжидающий охотник, каким он на секунду ей показался.
Все обойдется. Она вне опасности. Она полностью контролирует ситуацию, и никто не сможет ей помешать. Особенно милицейские недоумки.
– Может, еще кофе? – спросила она и снова улыбнулась. Она знала, как действует на мужчин ее улыбка.
Капитан от кофе отказался и стал прощаться.
Прощался он долго и с энтузиазмом. В просторной прихожей тоже было несколько картин.
Снег на улице валил отвесной стеной. В свете автомобильных фар сыпались белые хлопья, возникали ниоткуда и пропадали никуда, за свет. Метались прохожие и ревели машины, не трогаясь с места. Пейзаж был похож на декорации к фильму «Санитарный день в аду». Сегодня впервые в роли черта – капитан Никоненко. Спешите видеть.
Дел больше нет, и до управления он доберется как раз часу в десятом, а до Сафонова по таким пробкам – рукой подать. К утру будет. Хорошо бы Буран с голоду не умер.
