– Володя.
Он старательно не смотрел ей в глаза.
– Володя, черт тебя возьми.
– Сейчас, – попросил он виновато, – только Машку уложим. Я не хочу, чтобы она…
Кое-как удалось пристроить Машку спать, и они засели на кухне. Из кармана куртки Нина принесла ему сигареты, чего не делала никогда в жизни. С куревом она всегда гоняла его на лестницу.
– Давай. Рассказывай.
И он рассказал.
Про школьный бал, про свои окурки на асфальте, про выстрел и про визит капитана из уголовного розыска.
Только про Дину не стал рассказывать.
Нина слушала молча. Щеки у нее горели, и время от времени она прикладывала к ним ладони.
– Я должен как-то доказать им, что это не я стрелял, понимаешь? Как-то так, чтобы они поняли, что ничего у них не выйдет, и оставили меня в покое. Или он меня посадит. Он должен найти преступника, этот самый капитан, и он его уже нашел. То есть меня.
– Володь, а ты не можешь ему сказать, что у тебя никогда в жизни не было пистолета и что тебе совершенно незачем было стрелять в этого… как его? Потапова?
– Потапова. Сказать я могу все, что угодно, но мне нужны какие-то железные доказательства, что это сделал не я. Ты же знаешь, как работает милиция.
– Нет, – сказала Нина, – я понятия не имею, как работает милиция. То, что ты говоришь, – ужасно.
– Ужасно, – согласился Сидорин. – И я не знаю, что мне делать.
– Ну, во-первых, еще ничего не случилось. Пока что это все твои домыслы.
– Это не домыслы! Не просто так он ко мне пришел.
– Он пришел потому, что ты был на месте преступления. Ты свидетель. Он же не сказал тебе, что ты обвиняемый или подозреваемый, или как это называется? Дай мне сигарету, Володька.
– Ты что, – спросил он недоверчиво, – куришь?
– Курю, – сказала она нетерпеливо.
Он протянул ей пачку.
– Только они дерьмовые, – предупредил Сидорин, глядя, как она закуривает. Пламя от зажигалки до дна высветило ее светлые зрачки.
– Нинка, когда ты начала курить? – вдруг спросил он с изумлением. – Ты же никогда не курила!
Она отмахнулась от него.
– Нина!
– Когда я поняла, что испортила тебе жизнь, – сказала она. – Ты знаешь, я ведь сильно тебя любила. Мне очень хотелось, чтобы ты был счастлив со мной. А ты был… несчастлив.
Сидорин смотрел на свою жену чуть не разинув рот.
– Что ты сказала?
– Ничего такого я не сказала. Так все и есть. Если бы не мы с Машкой, ты бы занимался своей наукой, защищал свои диссертации, создавал научные школы и так далее. А мы навязались тебе на шею. Нас надо кормить, поить, одевать. И я тебе ничем не помогаю. Работаю кое-как, зарабатываю мало. Ребенка в сад, ребенка из сада, на больничный, с больничного, какой из меня работник!..
– Нина, ты что?!
– И я всегда знала, что ты меня не любишь, и знала, что мы испортили тебе жизнь. До нас у тебя еще был шанс все наладить, а с нами у тебя никаких шансов не осталось. Может быть, в конце концов ты уговорил бы ту женщину, и все у тебя стало бы хорошо.
– Какую женщину? – спросил Сидорин тупо.
– В которую ты всю жизнь влюблен. Я же знаю. Конечно, ты бы ее уговорил. Ты замечательный мужик, сильный, умный, непьющий… Она стала бы с тобой жить, и все у тебя было бы по-другому.
Кто стал бы с ним жить? Дина?! Зачем?!!
– Нин, – сказал он осторожно, – ты придумываешь какую-то ерунду. Я тебе вовсе не об этом говорю.
– А я тебе – об этом! – отрезала Нина и закурила следующую сигарету. Руки у нее чуть-чуть дрожали, Сидорин заметил.
Молчание, нависшее над ними облаком табачного дыма, лезло в уши и в ноздри, раздражало, мешало думать.
– Господи, – сказала вдруг Нина, – как это вышло, что я об этом заговорила?!
– Я не умею об этом разговаривать, – пробормотал Сидорин раздраженно, – как это у вас, у баб, получается, не знаю!
– Что получается?
