Именно этой уверенности Троепольскому так не хватало в последнее время!..
Они вышли из салона молча – промышленный район, складские помещения напротив, залитый водой тротуар – и, как по команде, закурили, стараясь не смотреть друг на друга.
Потом посмотрели и разом отвели глаза.
– Ты… выбрал хорошую машину, – еще помолчав, сказала Полька. – Она тебе подойдет. Это прямо… твоя машина.
Еще полдня назад он был уверен, что ему не нужна никакая машина. Что происходит с его жизнью в последнее время?!
– Спасибо, – буркнул Троепольский.
– За что?..
– За то, что привезла меня в такое… сказочное место.
– Пожалуйста.
– Нам надо на работу. Там, наверное, все на ушах стоят.
– Поедем?
Он докурил, тщательно потушил окурок и бросил его в урну.
– Полька?
– Что?
– Зачем ты уволокла договор с Уралмашем? – Он посмотрел ей в лицо. – У меня дома был договор. Ты еще спрашивала, откуда он взялся, а я сказал, что с работы. А ты сказала, что я никогда не беру домой договоры, а этот взял. Зачем ты его уволокла?
И тут она ему соврала – он понял это, как если бы на лбу у нее засветилась надпись: «Я сейчас тебе совру».
– Я не брала, Арсений, – фальшиво сказала она. – Ты, наверное, сам его куда-нибудь засунул и не можешь найти.
Он пришел в отчаяние.
До того самого момента, когда он курил на крылечке компании «Муса-моторс», он понятия не имел, что может прийти в отчаяние.
– Не смей мне врать! – заорал он так, что девушка, сидящая за конторкой и закрытая от них тремя слоями толстого стекла, подняла голову и переложила телефонную трубку с одного плеча на другое. – Не смей! Ты забрала договор! Зачем?! Зачем он тебе, Полька?! Макета-то все равно нет!
– Я не брала, – сказала она упрямо. – Ты просто его потерял.
– Я не терял!
– У меня нет никакого договора.
– Полька, – произнес он с тоской, – ну, расскажи мне! Ну, может, я пойму, а? Что происходит, черт возьми?! Ты же вроде… всегда мне доверяла!
– Доверие тут ни при чем.
– Может, все еще… ничего, а? – Он просил ее, и от этого его просительного тона, так ему несвойственного, от Полининой брони словно отваливались куски. – Может, все еще можно исправить?! Ты только расскажи мне, и мы вместе подумаем. Пожалуйста.
Но разве она могла ему рассказать!
Рассказать значило разрушить даже то немногое, что еще у него оставалось.
Нет. Ни за что. Никогда.
Необходимость защищать – самый сильный женский инстинкт, так было написано в какой-то умной книге. Полина вдруг подумала, что это чистая правда.
– Ничего я тебе не расскажу, – выпалила она с отчаянием. – И не проси меня, Троепольский!
– Я тебя не прошу, – зарычал он, – я хочу хоть что-то понять во всем этом деле!
– Разбирайся сам. – Она была уверена, что сейчас он не разберется, а там как-нибудь. – Я ничего не знаю.
Он схватил ее за плечи и сильно тряхнул. Китайская хохлатая собака Гуччи негодующе тявкнула у нее на руках. Троепольский некоторое время смотрел Полине в лицо, и даже губы у него шевелились яростно, но он справился с собой и не сказал больше ни слова, только брезгливо оттолкнул ее и зашагал через лужи к ее машинке.
До конторы они доехали в полном молчании, и это было такое безнадежное молчание, по сравнению с которым уединенный маяк на мысе Доброй Надежды показался бы самым оживленным и милым местом на земле.
Даже Гуччи не скулил, сидел тихо как мышь и только как всегда трясся. Как она с ним расстанется, когда вернется Инка и заберет его?..
В Газетном переулке, как только машина остановилась, Троепольский выбрался наружу и пошел по тротуару, даже дверь за собой не захлопнул – так презирал и ненавидел Полину! – и она подумала, что так теперь будет всегда. Даже если ей удастся оправдаться, он никогда не простит ей… вранья. Для него это было важно. У нее был шанс все ему рассказать, и она не стала – потому что защищала его, а ее некому защитить, придется самой – как всегда, только на этот раз неизвестно, получится ли у нее!..
