побежала обратно, стуча каблучками. Волосы у нее развевались, и глаза налились слезами.
Она добежала до тела и наклонилась над ним. Гена стремительно приблизился и оттащил ее. Девушка отталкивала его, вырывалась, он отпустил ее и развел руками. Она опять наклонилась над телом, а потом обернулась к Олегу Петровичу.
– Олег? – Она сердито вытерла слезы. – Он умер, да?
– Да.
– А… почему?
– Его убили.
– Как?!
– Из пистолета.
– Кто?!
Гена снова начал тащить ее, а она все вырывалась.
– Олег Петрович, скажите вы ей, пожалуйста!..
– Олег, кто его убил?! Он же еще утром был жив, и мы с ним… он маме кресло обещал и не добыл… кто же его?! И за что?! За что?! Он же просто… старик!
– Вот именно, – раздельно произнес Железная Маска, – просто старик. А в него разрядили обойму!
– Олег, ну, подожди, ну, наверное, ему еще можно чем-то помочь, а? Давай я «Скорую» вызову! Хорошую «Скорую», у нас все врачи из Четвертого управления! Вдруг его спасут?!
– Не спасут. Он умер много часов назад, – сказал Олег Петрович устало. – Езжай домой, очень тебя прошу.
– Хорошо, – сказала девушка и не двинулась с места.
– Пойдемте, – уговаривал ее Гена кротко, – пойдемте до машины! И домой давно пора, заждались вас небось, чай пить не садятся!
– Да отстань ты от меня, что прицепился-то?!
– Олег Петрович, что мне делать с ней?..
– Гена, поищи малахитовую шкатулку. Я сам… договорюсь.
С явным облегчением Гена бросил девушку, обошел тело и стал двигаться вдоль стены, открывая и закрывая все ящики во всех комодах и буфетах, которыми была загромождена антикварная лавка.
Девушка шмыгала носом, вытирала слезы, которые все бежали, и почему-то рукавом шубы. Федор пожалел, что у него нет платка. Он бы ей предложил.
Он никогда не видел вблизи таких красивых девушек, он был уверен, что их и в природе не существует.
В природе не существует, зато в телевизоре полно.
От нее хорошо пахло, свежо и не слишком остро, и одета она была как-то необыкновенно, и очень мил был покрасневший нос.
– А вы кто?
Он даже не понял, что она обращается к нему! Но она обращалась именно к нему, даже придвинулась к нему поближе и смотрела, как ему показалось, доверчиво и с надеждой. Он изумился.
– Вы из милиции, да?
– Н-нет, – буркнул Федор.
– А мне показалось, что из милиции.
Олег Петрович вышел из потайной комнатки и прикрыл за собой дверь, стоявшую настежь.
– Ну что, Гена?
– Пока ничего, Олег Петрович.
– Быстрее. Нам нужно уезжать отсюда.
– Как уезжать?! – вскрикнула девушка. – А… Василий Дмитриевич?! Мы же его не бросим тут одного?! Вот так?!
– Не бросим, – пробормотал Олег Петрович.
И опять воцарилось молчание, только рефлектор сипел и Гена планомерно выдвигал и задвигал ящики, гремел чем-то тяжелым.
– Как вас зовут? – помолчав, спросила девушка у Федора и вдруг затараторила: – Меня зовут Виктория. И, представляете, когда я утром сюда приехала, он был жив и здоров. И я еще на него наехала так позорно, потому что он обещал мне кресло, ну… для мамы, она хотела непременно гамбса, а он не достал! А теперь он умер! А он такой смешной! Все время ругался по-немецки и думал, что я не понимаю!..
– Вы говорите по-немецки? – спросил Федор и обругал себя за идиотский вопрос.
– Ну конечно, говорю, и по-немецки, и по-французски! Василий Дмитриевич все время обзывал меня Arsch, а это означает «жопа»! И я так на него обижалась!
Олег вдруг усмехнулся, сочувствуя ей. Непростой у нее день. Непростой и не слишком складный.
